— А вы по какому ведомству служите? — заворковала брюнетка в голубых лентах.
— А за границей бываете? — не отставала от нее блондинка со вздернутым носиком.
— А по батюшке вас как величать?
— А фамилия какая?
— Брюшков у него фамилия, Брюшков! — закричал торжествующий Аполлон, уже горько пожалевший, что так неосмотрительно перенаправил внимание граций.
— И-и-и, какая досада, — протянула разочарованная мадемуазель Локоткова и перекинула копну рыжих локонов за спину.
Ее пренебрежительный тон пронял даже Брута, потому что он стряхнул с себя все три маленькие ручки и резко сказал:
— Не припомню, чтобы я предлагал вам взять свою фамилию, мисс.
— Обиделся, — досадливо передернула плечами другая грация, глядя в спину удаляющемуся криптозоологу.
— Ну пусть его чудище ваше утешит, — усмехнулся Аполлон, удовлетворенно глядя на то, как по следам обиженного доктора крадется сфинга. — Не впервой.
V
— Она точно не опасна? — спросил пристав, провожая глазами пушистую кисточку на конце хвоста сфинги, которой та кокетливо махнула на прощанье, скрывшись за углом шатра для отдыха мужской команды.
— Моя Дуся и мышки не обидит! — капризно поджала губки мадемуазель Локоткова и даже ножкой топнула в подтверждение своих слов.
— По крайней мере, пока на ней ошейник, — подтвердил Аполлон, несмотря на свои слова, осмелившийся приблизиться к рыжей грации, только когда ее саблезубая охранница скрылась из виду. — Это я вам как специалист по магическим замкам говорю.
Солнечный бог словно невзначай поправил значок Императорского банка, на этот раз прицепленный к карману рубашки, и глаза мадемуазель Локотковой вновь зажглись неподдельным интересом.
Как, впрочем, и глаза пристава…
— Погодите-погодите, а не вы ли Аполлон Макарыч Светлов из службы безопасности главного отделения Императорского банка в Князьгороде?
— Он самый, — выпятил грудь банкир и скосил глаза на Эвлалию Витальевну, оценила ли.
— Помню-помню, мне при вашем переводе предупредительная записочка приходила-с из столичного управления… — удовлетворенно отметил Порфирий Аверьянович и тоже не удержался, посмотрел-таки на грацию, не удалось ли перетянуть интерес на свою сторону. Но барышня, видно, была ума не особо острого и пока лишь бойко хлопала ресницами, соображая, что за разговор затеяли мужчины.
— Это по какому же поводу, позвольте спросить?
— А по поводу вашей бурной студенческой молодости-с.
— Да полно вам, — немного натянуто рассмеялся Аполлон, — кто помнит те юношеские забавы!
— Ну, у кого забавы, а у кого наклонности, — многозначительным «хе-хе» поддержал веселье пристав. — На то и служба наша, чтоб помнить…
Неизвестно, чем бы кончился этот до крайности странный разговор, если бы из-за шатра вновь не показалась довольно облизывающаяся сфинга.
— Так… а доктор где? — тут же забеспокоился Бесогонов и наверняка полез бы осматривать гигантской кошке пасть, если бы через несколько секунд с другой стороны шатра не явился не менее довольный Брут.
— Никогда не видел такого оригинального строения черепа! — бодро воскликнул он, в восторге первооткрывателя позабыв, в каком месте находится, и даже вид удивленной рыжей грации, казалось, ему об этом нисколько не напоминал. — Кто бы мог подумать, что древние египтяне не приукрашивали! А эта пасть!
Пристав, который только что готов был сам совершить экскурсию в отрекламированную пасть, сконфуженно провел руками по усам.
— Да что ему будет-то, нашему Венечке? — радостно резюмировал Аполлон. — Вот тоже был участником моих студенческих забав, а обиды не держит! Не так ли? Веня, скажи своему блюстителю закона!
— Не держу, — так же добродушно и радостно откликнулся сэр Бенедикт и отчего-то пошел навстречу банкиру, не забыв обогнуть по большой дуге мадемуазель Локоткову. — Обнимемся, в знак примирения?
Аполлон на секунду опешил, но противиться дружеским объятиям не посмел, с минуту растроганно хлопал криптозоолога по спине, а потом проворчал:
— Ну полно, полно, приятель. Что о нас подумает дама?
Лучше бы банкир поинтересовался, что о них подумает пристав, потому как если дама смотрела на сценку с благосклонной улыбкой, то лицо Порфирия Аверьяновича вытянулось от удивления, словно при виде того, как первый на весь Князьгород душегуб остригся в монахи.
— Начнем тренировку? — с еще более подозрительным энтузиазмом вскричал Брут, вконец испугав полицейского.
— Погоди минуту, я освежусь и представлю тебя команде. Простите, Эвлалия Витальевна, но долг зовет, — с этими словами Аполлон скрылся в шатре.
— Обнимемся? — изумленно переспросил Бесогонов, все еще не в силах поверить своим ушам. — Обнимемся?! Вы не заболели, часом? В таком состоянии нельзя играть!
— А по мне, чувствительные мужчины так романтичны, — выразительно прижала руки к груди рыжая барышня.
— Вы знаете, Эвлалия Витальевна, — тут же обернулся к ней пристав, — я никому этого не говорил, но иногда плачу, читая признательные показания закоренелых преступников.
— И я тому свидетель, — подтвердил Брут и добавил, уже удалившись на приличное расстояние от этой парочки: — От счастья! Премия за раскрытое дело в нашей полиции немаленькая!
Одними объятиями странности в поведении криптозоолога на этот день не ограничились. Не дожидаясь возвращения Аполлона, он самостоятельно перезнакомился с командой, в составе которой ему предстояло играть. Причем без лишней скромности представлялся всем «сэр Бенедикт Брут» и с большим энтузиазмом жал протянутые руки, чем в кои-то веки снискал всеобщее расположение. А уж когда речь зашла о спортивном опыте доктора и британских игроках, которых ему посчастливилось встретить, тут уж популярность нового члена команды и вовсе взлетела до небес.
Таким образом за те пять-десять минут, что понадобились Аполлону, чтобы снять с шеи белый шарф и наново расчесать волосы, сэру Бенедикту удалось серьезно потеснить его с крикетного пьедестала в Князьгородском спортивном обществе.
Еще не зная о перемене своего положения, банкир вышел из шатра, как бы заигрывая с ветром, откинул назад шевелюру, продемонстрировал крепкие загорелые предплечья и только собирался бодрой рысцой появиться на питче, как из-за края шатра раздался рык…
И поскольку это был не самый распространенный звук на поле, особенно когда игра еще не началась, все головы мгновенно повернулись не к Аполлону, а к источнику звука.
— Дуся! — воскликнула мадемуазель Локоткова.
Только хозяйка могла назвать ощерившуюся морду уменьшительно-ласкательным именем. В исторгшей тот самый рык сфинге не осталось ничего от спокойной и ласковой Дуси: шерсть вздыблена, клыки оскалены, лапы выпустили когти, которые были готовы разделать любое живое существо быстрее, чем справился бы самый опытный мясник на рынке.
