– Это все, чем я могу помочь, если вы не сможете избавиться от всего вот этого, – она вяло указывает на мое тело и проводит сверху вниз, обозначая мою броню.
Она приподнимает подбородок в ожидании хоть какого ответа, и волосы с ее лица чуть спадают назад. Этого вполне достаточно, чтобы можно было разглядеть ее карий глаз, маленький носик, покрытый веснушками, которые очень контрастируют с ее белоснежной кожей, и шелушащиеся и потрескавшиеся губы. Но удивляет и привлекает мое внимание совсем иная деталь ее внешности. Ее нижней губы касается подпиленный клык. Хотя его даже клыком назвать сложно, он больше похож на задний коренной зуб.
Что с ней произошло?
– Я могу сжечь кровать, если попытаюсь обратиться, – наконец выдавливаю из себя я, не отводя взгляда от ее притупленного зуба.
Она понимающе кивает и снова собирает все принесенное с собой на поднос. А после, подойдя к краю кровати, начинает убирать с пола мою рвоту.
В груди у меня что-то сжимается. Не могу понять, что сейчас вообще чувствую. Жалость. Неожиданно, но мне становится искренне жаль создание передо мной. Сама не понимаю, откуда все это взялось.
Пока она заканчивает вытирать пол единственной чистой тряпочкой, в окно комнаты проскальзывает Торн. Услышав его, девушка оперативно все заканчивает и старается как можно быстрее встать на ноги. Выходит не очень удачно, она сталкивает часть баночек с подноса, и они летят вниз. От звука битого стекла я вздрагиваю.
– Простите. Мне очень жаль, правда, – повторяет она бесконечное количество раз, собирая осколки битого стекла голыми руками. Конечно же, она режется о них, потому что некоторые куски стекла, которые она снова кладет на поднос, покрыты густой черной субстанцией – кровью Отрекшихся.
Парень будто бы совершенно не замечает ее присутствия, делая шаг ко мне и внимательно осматривая проделанную ею работу.
Положив на серебристый поднос последний осколок, девушка поспешно, насколько это для нее вообще возможно, отступает, кланяется и ковыляет к открытой двери.
– Никому ни слова! – рявкает блондин.
Я думала, что он обращается ко мне, пока не услышала ее едва слышное «Да, хозяин» в ответ. Камни снова скрипят, возвращаясь на свои прежние места в стене.
– И что это сейчас было?
– Я же уже говорил, увидев, что ты слаба, мой народ решил этим воспользоваться и поднять бунт. Нужно было напомнить им, кто здесь главный.
– Нет, я не об этом, – я указываю на стену, за которой минуту назад исчезла Отрекшаяся-целительница. – Кто это вообще был? Ты же говорил, что не позволяешь своим подданным поглощать людей. Это стопроцентно тело не потомка ангелов. И, судя по ее виду, похоже, над ней… – слова застревают в горле, и приходится сглотнуть, прежде чем продолжить. – Издевались. Это ты подпилил ей клыки? И ее вообще кормят?
У Торна залегает небольшая складочка между бровей. В остальном его лицо остается таким же безэмоциональным.
– Ты волнуешься об Отрекшейся? Разве ты не сторонник мысли, что лучше бы они вымерли с концами?
– Ну… да, переживаю. Особенно если ты так над ними измываешься. Это все равно что издевательство над животными. Я не хочу смотреть на страдания кого бы то ни было, даже если не питаю к нему теплых чувств.
– Хочешь, чтобы я пригласил ее обратно? Я могу сейчас же прикончить ее, если пожелаешь, – пока он ждет моего ответа, его глаза загораются неподдельным интересом.
Я отодвигаюсь назад настолько, насколько позволяет моя нынешняя поза.
– Господи, нет. Ты что, серьезно? Ты бы правда снова вызвал ее сюда, чтобы убить, если бы я так сказала?
– Я бы и не такое совершил, будь на то твоя воля.
Больше он ничего не говорит, но его взгляд красноречивее слов. Я уже настолько привыкла видеть его ауру, что глаз цепляется только за изредка появляющиеся черные молнии. Выглядит он абсолютно спокойным, но, судя по пульсации вокруг него, внутри у него кипит целая буря эмоций.
– Ее жизнь может оборваться по одному щелчку пальцев.
Очередная проверка с его стороны? Хочет понять, насколько я бессердечна, или ему самому и правда абсолютно плевать на гибель и без того несчастного создания? Даже не знаю, какой из вариантов хуже.
Снова начинается сильная изжога. Кажется, желчь внутри меня снова хочет выйти наружу.
– Ты – монстр, – шепчу я.
– Не стану этого отрицать, но я спрашиваю это все для того, чтобы ты осознала, насколько сильны в тебе предрассудки. У тебя болит за нее душа? Тебе ее жаль? Если ее жизнь не может быть отнята без какой-либо на то причины, то почему кого-то из Падших или Отрекшихся должна постичь эта участь?
– Какая-то странная параллель. Отрекшиеся охотятся на людей. Убивают, пьют их кровь, продумывают план по их уничтожению, просто потому что им это нравится. А Падшие хотят разводить Нефилимов, как домашний скот. Мы лишь идеально подходящие для них самих «сосуды». Они жаждут поработить нас, тем самым полностью истребив наш род. То, о чем ты говоришь, ни в какое сравнение не идет с ситуацией, в которой оказалось это бедное создание.
– Не все потомки ангелов исчезают бесследно, становясь Отрекшимися.
– Что? О чем ты говоришь? – просто голова идет кругом. Абсолютно не улавливаю, что он хочет донести до меня.
– Сильвер – прекрасный тому пример. Да, превращение несомненно изменило ее. Будучи потомком ангела, она была всего лишь наивным и неразумным дитя. Но не все Нефилимы теряются в забытьи. Если их сила воли достаточно сильна, то погибает именно сущность Падшего.
Вот оно. Мой ответ на вопрос, который он решил проигнорировать несколько дней назад. Та самая важная вещь, в которую полукровки отказываются верить.
– Если то, что ты говоришь, правда, и она сохранила свою сущность и воспоминания, тогда почему Сильв осталась здесь? Почему воюет против своей семьи, которая искала ее столько лет? Против тех, кто любил и скорбел по ней. Почему она встала на твою сторону?
Торн откидывается назад, проводя двумя пальцами по своей нижней губе.
– На то есть причины. Но я не имею права о них говорить. Можешь спросить у нее сама, если хватит смелости. Она уже в городе.
Мое тело буквально проклинает меня за каждое движение, но я не сдаюсь, пока мне наконец-то не удается сесть прямо. Сжав зубы, я, несмотря на жуткую боль, начинаю вставать с постели. Светловолосый хочет помочь, но я останавливаю его движением руки. Не хочу, чтобы меня кто-то трогал. Не хочу, чтобы он касался меня.
– Я хочу вернуться в свою камеру.
– Это не камера, а твоя комната.
– До тех пор, пока я не могу выйти оттуда, когда захочется, это именно камера.
С минуту блондин изучает меня с задумчивым выражением лица.
– Ты специально все усложняешь, – говорит он. – Мне это не то чтобы по душе.
