Так он свел количество камней к трем, затем к двум, а последний метнул прямо мне в лицо. Я вскрикнула и отшатнулась, потому что точным броском камня такого размера можно было сломать мне нос или даже убить меня. От поспешного движения я плюхнулась на зад, зажмурившись в ожидании нестерпимой боли.
Но боли не было: вместо этого я вдруг увидела, как на меня сверху сыплются лепестки пиона, розовые и благоуханные.
Вот тогда-то Сукай и забрался на веранду, и его кривоватое лицо расплылось в широкой усмешке.
– Ну что, понравилось? Я научился этому у одной женщины, которая колдовала в городских трущобах, и она говорила, что эта магия исходит от духов природы…
Он не договорил: в ярости я спихнула его с веранды. С глухим стуком он упал на мягкую землю, потрясенно глядя вверх, на меня. Наверное, я выглядела ужасно: мое лицо все еще было искажено от страха, а в глазах застыли слезы ужаса и унижения.
– А мне теперь подметать весь этот сор! Это было отвратительно, больше никогда так не делай!
Не знаю, какой отклик я могла бы вызвать, посмеялся бы он надо мной или разозлился оттого, что я не оценила его шутку, но тут мы оба обнаружили, что дверь за моей спиной отодвигается и из покоев выходит Инъё. Охватив всю сцену одним взглядом, она уставилась на молодого мужчину, сидящего на земле. Даже в юности Инъё умела повергать взглядом в трепет, и Сукай поспешно и неловко поднялся, готовясь, видимо, достойно принять смерть.
– Ты устроил этот беспорядок?
– Да, Ваше Величество, я. Простите меня.
Честно говоря, я думала, что Инъё только фыркнет и велит ему больше так не делать, но она вдруг прищурилась, посмотрела на Сукая, потом на меня, и наконец указала на него пальцем.
– Ты поможешь ей с уборкой. Почему бы тебе, прежде чем показывать фокусы, не убедиться, что их готовы смотреть?
– Слушаюсь, Ваше Величество. Благодарю вас за милосердие.
Вот тогда она фыркнула и удалилась к себе изучать десятки звездных карт вместе с Фыонгом. Художником он был на редкость искусным, его карты всегда были начертаны по последнему слову науки, с точным соблюдением масштаба.
Сукай настороженно взглянул на меня с земли.
– Можно мне подняться?
– Императрица ведь разрешила, так?
– Да, но это еще не значит, что разрешила ты.
Я досадливо поманила его на веранду, а он, к моему изумлению, забрал из моих рук метлу.
– Вот так, а ты пока присядь на перила, ладно?
Я села не на перила, а спиной к раздвижной двери, но и это его вполне устроило.
Сукай подметал лепестки пиона и при этом танцевал с метлой, вертел ее в руках, как красавицу. И напевал мелодию настолько зажигательную, что я невольно постукивала пальцами в такт по полу веранды, а он вдруг усмехнулся мне и запел про сердитого кролика, которого не рассмешишь даже самой забавной шуткой.
– А тебе не кажется, что ты просто понятия не имеешь, какие шутки забавны?
Он подмигнул мне, словно я подала ему замечательную мысль, и принялся рассказывать шутливые побасенки – ужасные, хуже некуда. Начал с самых стародавних – про кролика на луне, великана, который помочился и создал море, и дракона, который спьяну выписал в воздухе самую похабную остроту, какая только известна миру.
Поначалу я старалась крепко сжимать губы, полагая, что подобные выходки не стоит поощрять, но потом у меня сам собой задрожал подбородок, и смех, редкий гость в моей жизни, запузырился, забурлил во мне, выплескиваясь наружу.
Сукай, конечно же, воодушевился, его шутки стали еще смехотворнее и напрочь утратили смысл, но я смеялась без умолку, не могла остановиться даже для того, чтобы перевести дыхание.
Когда он наконец остановился, у меня ныли бока, Инъё и Фыонг вышли посмотреть, в чем дело, и мне оставалось лишь попытаться объяснить им, почему танцующий на канате слон – это уморительно смешно.
– Что ж, я рада, что кому-то весело, – сказала Инъё, но при этом у нее на лице появилась легкая улыбка.
Почти-Блистательная склонила головку набок, глядя на Крольчиху.
– Знаете, я ведь не забываю ничего.
Крольчиха кивнула.
– Знаю. Но, в отличие от шкатулок с пряностями или звездных карт, такое не поддается учету.
Удодиха рассеянно поклевала принесенный старухой рис, словно пытаясь выиграть время на раздумья.
– Тайной это уже не будет. Скорее всего, я расскажу об этом Тии, когда мы останемся вдвоем, и, конечно, еще всякому, кто спросит, как и каждому выводку моих птенцов.
Крольчиха вздохнула и развела руками, будто признаваясь, что сама себя не понимает.
– Ничего. Пускай спрашивают, но при этом проявят благосклонность. Есть вещи, объяснить которые проще птицам и зверям лесным, чем даже самому отзывчивому из служителей. Он был незначительным, последним из соглядатаев и гонцов Инъё, но…
Крылья Почти-Блистательной затрепетали в угасающем свете.
– Я понимаю. И запомню Сукая ради вас, как запомнят его мои дети и дети их детей.
– Благодарю.
Глава 9
Футляр с помеченными плоскими палочками. Рог, серебро и дерево. Футляр из рога отделан полосками тонкого серебра с инкрустацией. На палочках вырезаны северные руны.
Три палочки, связанные вместе. Дерево и кожа. Они выпали из футляра, отделенные от остальных и связанные тонким кожаным шнуром.
Разумеется, в Благодатном Жребии жили призраки, как и повсюду в Аньской империи. Сотни лет назад эта страна называлась Аньфи, а до того – Цан, а еще раньше – о чем забыли все, кроме служителей из Поющих Холмов, – на ее месте находился Панъэр, столицу которого затопило разгневанное морское божество.
Призраки считались неотъемлемой составляющей аньской жизни. Они досаждали людям больше, чем крысы, но меньше, чем воительница-саранча, тучами налетающая каждые двенадцать лет. Тии не боялись призраков, но, составляя опись имущества покойной императрицы, думали, что, пожалуй, страшно было бы превратиться в одного из них в этом уединенном поместье на берегах Алого озера.
Благодатный Жребий обладал непреодолимым притяжением особого рода. Чем больше Тии изучали жизнь императрицы Инъё в изгнании, чем больше вглядывались в нее, тем больше им хотелось вглядываться. И чаще всего при этом они чувствовали, что Крольчиха наблюдает за ними из какого-нибудь угла или из дверей, терпеливо ждет, пока они разматывают клубок истории, которую сама она прожила.
