Посмеиваясь, я отползла чуть дальше. Он надвигался. Медленно, словно желая испытать меня, понять, дошла ли я до грани… Нет, Громов… Я уже перешагнула черту.
Стоило ему подойти ближе, я ловко поднялась и, ухватив за расстегнутый ремень, потянула на себя и почти сразу оказалась прижатой тяжестью его тела. Он подставил руки, упёрся в матрас по обеим сторонам от моей головы.
— Развратная девчонка, — хриплый шёпот мне в губы.
Я потянулась за поцелуем, но Олег не спешил. Нависая, он смотрел так, что у меня опять перехватило дыхание.
— Что? — не выдержала этого взгляда.
— Ты лучшее, что было, есть и будет в моей жизни, Алинка, — выговорил он все так же сипло, но очень серьезно. — Лучшее, знай это. И никогда не забывай.
Горло сдавило. От того, как он это сказал, от проникшего внутрь бархата его голоса и взгляда. Тёмного, глубокого, напоминающего мне саму бесконечность и ту неотвратимость, которой были пронизаны наши отношения. Я летела в бездну его взгляда, я тонула в ней и не желала даже пытаться выплыть. Напротив. Я хотела утонуть. В его взгляде, в нём, в нас. Громов, что ты со мной сделал?..
— Ты — главная женщина в моей жизни. Я люблю тебя. Ты не замена, Лина. Не замена, — последние слова будто бы я не услышала — будто бы они проникли в меня, наполняя счастьем мое сердце.
— И я тебя люблю, — прошептала, перехватив его руку. Погладила по плечу, по шее.
Он склонился и впечатал мне в губы поцелуй. Нежный и страстный одновременно. Поцелуй, как подтверждение его слов: я — главная женщина в его жизни. Единственная.
С горячностью отвечая, я льнула к нему, гладила его волосы, его спину и чувствовала, как перекатываются под пальцами тугие мышцы.
— Олег, — подставила его губам шею.
По телу прошла дрожь, низ живота свело, едва его жаркое дыхание опалило кожу. Щетина его была жёсткой, язык влажным и нежным, и этот контраст сводил с ума.
Торопливо, как будто мы и правда были свихнувшимися подростками, он принялся стягивать с меня юбку. Тугая молния поддалась не сразу, на середине её заело, и он выматерился так, что я не сдержала смешок.
— Да чтоб тебя, дьявольщина, — рванул вниз, перестав бороться с молнией.
Я приподняла бёдра, изо всех сил пытаясь помочь ему. Новый рывок, и ткань кое-как сползла на несколько сантиметров. Ещё один.
— Давай, — процедил Олег сквозь зубы и рванул. Я побоялась, что юбке моей пришёл конец. Любимая, дизайнерская… Но мне было плевать. Плевать на всё — лишь бы быстрее почувствовать его в себе. Поддела край, тоже потянула вниз. Ещё немного… С трусиками Олег разделался быстро, как и с чулками. Я дёрнула молнию его ширинки. Приподнялась и обняла его. И снова губы на губах.
— Голая ты мне нравишься куда больше, — гладя мою талию. Вверх вдоль позвоночника, пальцы в волосы. Он перебирал их так чувственно, что уже только от этого я тонула в сладостной неге.
— А одетая не нравлюсь? — мурлыкнула в ответ, касаясь его твёрдой плоти.
— Разве я сказал, что не нравишься? — он опрокинул меня на спину. Я опять лежала под ним, а он опять смотрел сверху вниз. И я летела… В бездну, в бархатную глубину. — Но когда ты голая…
— Заткнись уже, — шепотом на выдохе. Обхватила его ногами и повела бёдрами. — Я тебя… Олег! — вскрикнула, почувствовав его внутри.
Он вошёл на всю длину и замер. Прижался лбом к моему лбу.
Это мгновение больше, чем единение. Больше, чем секс и даже больше, чем желание. Оно было абсолютной истиной. И истина заключалась в простом — я — его. По-хорошему ли или по-плохому — его.
— Я люблю тебя, — почти беззвучно.
Он подался назад и опять в меня. Смотрел и молча брал. Только дыхание его становилось всё тяжелее и тяжелее, а темнота глаз — абсолютной.
Доведённая до изнеможения короткой равной прелюдией, я знала, что долго не продержусь. Мне хватило поцелуев и слов. Всхлипнула, царапая его плечи, его спину. Обвила ещё крепче, скрестила лодыжки. Ему навстречу. К нему…
— Люблю тебя. Ты невыносимый… Ты… — выдох и стон. — Лю… люблю.
— Люблю, — хрипло, — двигаясь всё быстрее. — Веришь? — он опять замер. — Веришь?
— Верю, — простонала. Верила ли я ему? В его любовь, в этот день? Да. Но главное, я верила не только ему. Я верила в нас. — Верю, — снова шепот. — Верю, — его движение и мой выдох. К нему, сильнее. Только для него, только с ним.
Эта дрожь — только с ним, эти движения — с ним. Эти поцелуи. Эта жизнь — с ним. Иначе уже не получится. Только с ним.
Глава 21
Алина
Осторожно, стараясь не потревожить спящего Олега, я встала с постели. Словно воришка, на цыпочках, подошла к дивану и взяла скомканный гостиничный халат. Накинула на плечи.
Утро только занималось, небо на горизонте окрашивало розоватое, пока еще бледное солнце. Уснули мы только несколько часов назад, но даже несмотря на это, чувствовала я себя готовой к новому дню. Готовой встретить этот рассвет и всё, что последует за ним.
Обернулась, удостоверилась, что Олег не проснулся и, взяв сумочку, прошла в ванную комнату. Больше ждать я не могла — желание узнать содержание сложенного в несколько раз листа распирало меня изнутри. С детства я не любила тайны. Но судьба как будто смеялась, подкидывая мне их раз за разом. Что же…
Присела на край ванной, достала записку, но разворачивать не спешила. Провела подушечкой пальца по надписи и, вздохнув, все же раскрыла листок. Чувство было такое, что я открываю ящик Пандоры. Но это была тайна, которую я должна была узнать. Последняя тайна. По крайней мере, мне так казалось.
Первые строки заставили меня потрясенно выдохнуть. Крепче сжала лист.
«Здравствуй, Алина. Наверное, ты всё уже поняла, а если нет, то скажу: меня зовут Анна. Да, я — та самая Анна, жена Олега. Теперь уже бывшая жена. Он считает меня мертвой. Я прошу — пусть считает так и дальше. Только так мы оба можем наконец отпустить прошлое.
Мы оба сошли с ума. Заблудились в горе и не нашли в себе силы преодолеть смерть нашего ребенка вместе. Каждый по отдельности… как умел… Это нас навсегда развело. Но причины уже не так важны, как и всё, что было до. Меня больше нет. Я пишу тебе это, прекрасно отдавая себе отчет в том, что делаю. Я давно уже здраво воспринимаю окружающий мир, Алина. Но это тоже уже не имеет значения.
Ты очень похожа на меня. Я узнала правду еще несколько лет назад, однако не искала встречи с сестрой. Не искала, прежде всего потому, что, в сущности, нас ничего не связывает. Не связывало.
Правда… Наверное, её знаешь и ты. Не виню Олега за то, что полюбил тебя. Когда-то и я сама была такой: юной, прекрасной, жаждущей жизни. Теперь все, чего я желаю — спокойствия. Спокойствия всем нам. В последнюю нашу встречу с Олегом я поняла, что мне нужно отпустить его. Мы любили друг друга, но так давно, словно тысячу лет назад… И каждый предшествующий последней нашей с ним встрече визит я видела, как в его взгляде угасает любовь ко мне. Не ты виновата в том, что случилось. Не ты виновата в том, что мы не сумели пронести наши чувства через всю жизнь и пройти через потерю. Рано или поздно всё бы именно так и закончилось — расставанием. Наверное, я должна даже поблагодарить тебя за то, что случилось это раньше, чем могло бы. В тот последний раз я поняла — Олег больше не мой. И я его отпускаю. И прощаю. Надеюсь, что и он когда-нибудь меня простит. За то, что не смогла, за то, что оказалась слабой. За то, что позволила разуму взять верх и выпустила последнюю ниточку — отпустила нашего сына…»
