Нам просто жизненно необходимо было поговорить. В первую очередь для того, чтобы чётко осознать, что происходит и быть готовыми ко всему.
— Макс? — Ирина забавно сморщила нос, нервным жестом заправив прядку рыжих волос за ухо. И смущённо пробормотала, сжав в пальцах бокал с водой, не поднимая на меня взгляд. — Да уж… Кажется, я вечность нигде не была просто так… Без детей… Да ещё и на свидании… Отвыкла.
Она тихо фыркнула, явно смеясь над собой, а я нахмурился и машинально потёр переносицу. Кажется, это был камень в мой огород. Даже не камень, а нехилый такой булыжник. Так что, Потапов, делаем мысленную пометку встряхнуть пыль с романтика в собственной душе. Чтоб, так сказать, вспомнить, что это такое и с чем его едят. А пок…
— Понял, исправлюсь, — я нагло подмигнул зардевшейся супруге (и этот факт всё ещё казался мне чем-то невероятным!), окинув её многообещающим взглядом. И вздохнул, возвращаясь к теме нашего разговора. — Ир, ты же понимаешь, что такое пристальное внимание со стороны органов опеки к тебе и нашим детям… Что оно не просто так возникло?
— Понимаю, — Риш едва заметно сгорбилась, уткнувшись носом в свой стакан с водой. — Но…
— Три дня назад у меня в офисе побывала одна занятная дамочка, — отпив порядком остывший кофе, я недовольно скривился и поставил кружку обратно на стол. Похоже от американо в ней не было даже кофе, зато цена была как у литра ракетного топлива, не меньше. — Она уверенно заявила, что я отец её нарождённого ребёнка и потребовала жениться на ней в срочном порядке. Весело, пра… Ир?!
Войнова… В смысле, теперь уже Потапова заметно побледнела, глядя на меня широко открытыми глазами. Кажется, она всерьёз размышляла над тем, чтобы запустить в меня чем-нибудь тяжёлым, но передумала. Только улыбнулась как-то криво и горько, озадаченно потерев бровь?
— Очень… — неловко поёрзав, Ирина снова вздохнула и выдавила из себя тихий, хриплый смешок. — Очень весело, Потапов. Я, правда, надеюсь, ты помнишь, что многожёнство у нас под запретом. И…
Тут Ирина затихла, явно пытаясь подобрать слова. А я радовался, как ребёнок и чувствовал себя треклятым эгоистом от того, что мне искренне, до жути нравилось видеть её недовольство. Все эти нотки злости и откровенного возмущения, эти искры гнева в её глазах…
О да, меня это не просто радовало, нет. Осознание, что я действительно небезразличен одной рыжей девчонке заводило меня не по-детски.
— Да-да, было что-то такое в семейном кодексе… Или уголовном? — я состроил самую серьёзную мину на какую только был способен. И всё равно не выдержал, засмеявшись в ответ на злой взгляд жены. — Я помню, Ирин. К тому же, заводить вторую семью я не планировал и не собираюсь даже думать об этом. Тем более, что эта девица тот ещё коллекционер статей уголовного кодекса. Мне Гор потом отдельный экскурс устроил, рассказал в красках и лицах, кого, где и как она нагнуть успела. Сразу скажу, список впечатляет.
На меня очень уж выразительно посмотрели. Так, что я невольно повёл плечами, давя в себе желание задобрить Ирину чем-нибудь глобальным. Огромным букетом, например. Вместо этого я невинно улыбнулся в ответ на возмущённое фырканье своей жены.
— Ты ещё скажи, что она тебе понравилась, — укоризненно протянула Ирина. И отвела взгляд, потягивая воду мелкими глотками. А я довольно улыбаюсь, забив с высокой колокольни на собственный образ брутального самца. Да и нахрен его, этот образ, если теперь я точно знал, что меня ревнуют? Что одному рыжему чудовищу я действительно настолько небезразличен? Это же…
Это охренеть, как здорово и чёрта с два я кому-то отдам это сокровище. Ну нафиг, самому мало!
— Я тебя люблю, — выдал я до того, как успел прикусить язык. Расплылся в широкой, довольной улыбке, замечая, как румянец смущения расцветает на чужих щеках. И добавил, легкомысленно пожав плечами, нагло игнорируя жгучую потребность сгрести кое-кого рыжего и пугливого в охапку. — Но мадам и правда интересная оказалась. Знаешь, из этих… Молодых, ранних и жутко амбициозных. И симпатична-я-я…
В этот раз меня смерили ну очень уж укоризненным взглядом. И возвели глаза к потолку, пряча дёрнувшиеся в намеки на улыбку губы. Глубоко вздохнув, Ирина поставила полупустой стакан на столик и смяла пальцами салфетку. Задумчиво прикусила ноготь большого пальца, смерив меня нечитаемым взглядом, и всё же вздохнула, вновь глядя куда-то в сторону:
— Слушай, Максим… Ну, я понимаю, что ты хочешь меня отвлечь… Но… Всё же, причём тут эта девица и моя…
Тут я тихо кашлянул, едва заметно качнув головой. И Потапова (да, все же Потапова) снова вздохнула, но послушно исправилась:
— Ладно, наша ситуация. Так вот, причём тут она? Я что-то сомневаюсь, что опека имеет хоть какое-то отношение к этой аферистке, так что…
— «Золотое сердце».
Иринка растерянно моргнула. Она смотрела на меня ничего не понимающим взглядом, а я в который раз гасил совсем уж нерациональное желание вспылить и разнести всё вокруг. Разобрать на запчасти, распылить на атомы. Заставить всех причастных на собственной шкуре испытать всю «заботу» этого фонда и просто сделать так, чтобы его больше не существовало в принципе, но…
Глубоко вздохнув, я медленно выдохнул и потёр переносицу, пытаясь хоть так заглушить дурные порывы. Давай Потапов, возьми себя в руки! Тебе давно не восемнадцать, чтоб топить за мир во всём мире и скакать с шашкой наголо. И как бы мне не хотелось, те, кто стоят за этим фондом были мне не по зубам.
Я криво усмехнулся, качнув головой. Увы и ах, не сложно представить, какие именно суммы крутились под вывеской этой конторы. И тем более, не сложно было догадаться, какие люди могут курировать подобные проекты. Проекты, что не давали мгновенного результата, зато могли годами обеспечивать спокойное существование своим владельцам. Потому что напрямую работали с самой незащищённой законодательством нашей страны части населения.
Благотворительные фонды и финансовые корпоративны. Микрозаймы и небольшие риэлтерские конторы. Социальные гарантии, сердобольные граждане и чёртов материнский капитал, который все так и норовили помочь обналичить «легально» и под жильё. И самое поганое было в том, что народ, уставший от бюрократических проволочек, вёлся на объявления со словами «быстро, без лишних документов». Ей богу, такой тесный симбиоз из чиновников и ушлых махинаторов не вызывал у меня ничего, кроме презрения и желания взять в руки огнемёт, выжечь эту заразу нахрен.
Не законно? Не гуманно? Плевать. Как говориться, в любви на войне все средства хороши. Особенно, когда речь шла о твоей собственной семье.
— Ладно, — Ирина протяжно вздохнула, потерев лоб. — И что это такое?
— Благотворительный фонд, — тут же откликнулся я, гася снова вспыхнувшее раздражение и желание кого-нибудь убить. Аккуратно поставив чашку на стол, я взлохматил волосы и продолжил. — Не самый крупный, конечно… Но достаточно известный, в определённых кругах. Его основная цель: матери-одиночки, семьи, оказавшиеся в трудной жизненной ситуации. Под благовидным предлогом помощи и поддержки, они разводят их на квартиры, деньги, всё, что есть мало-мальски ценное. Тот же материнский капитал, например.
