Я кивнул, потом протянул руку:
— Свежий номер?
— Три мече…
Лёгкий наклон головы, уничтожающий взгляд… Паренёк судорожно сглотнул, и газетка сама прыгнула мне в руки.
Сунув прессу в карман, я опустился на корточки и положил руку на плечо Хомяку. Тот гордо дёрнул подбородком, пытаясь рывком сбросить руку, но я схватил ещё наглее, сгрёб его форму.
— Государю не из страха служу, — прорычал Хомяк, — У меня к вашим счёты, рак ты сраный!
Газетчик, услышав, что тут прозвучало, кинулся прочь, только каблуки застучали.
Мне некогда было объяснять. Интуиция вдруг стала нашёптывать, что я теряю время.
Я махнул головой за спину, указывая на закоулок, из которого вышел:
— Там Сивый, живой должен быть.
Хомяк округлил глаза, с ненавистью зашипел:
— Я же вас, раков, живьём жрать буду…
Но я встряхнул его, чуть не саданув лбом в нос. Потом обнажил нож, и Мяч заметно напрягся.
— Василий внутри меня, ты понял? — я повернул его и перерезал путы, — Вылунь твой драный.
— Чего?! — он стал растирать запястья, но выглядел каким-то пришибленным.
Больше всего сейчас Хомяку хотелось куда-нибудь на передовую, в окопы. Там всё понятно — кто враг, кто друг, и чьи приказы надо выполнять. А не это вот всё межедарское дерьмо.
Я встал:
— Повторять не буду. Иди, спасай Сивого, дальше думайте сами. Ещё свидимся, надеюсь.
Я крутанулся на каблуках и уверенным шагом пошёл туда, куда указал до этого газетчик. Мне не надо было оборачиваться, я и так знал, что Хомяк на раздумья потратил лишь пару секунд.
Было слышно, как он с руганью встал и сначала поплёлся, а потом уже быстрым шагом потопал к закоулку. За Сивым, будь неладен «этот белобрысый вылунь».
На секунду на душе стало намного легче, ведь две жизни, которым я себя считал должным, спасены. Хомяк выкрутится, да и Сивый выкарабкается, ему не впервой.
Но тут мой кокон подёрнулся, будто бы я получил разрешение обратно, в тело Василия. Вот только оно находилось далеко, и, скорее всего, в беде. Я сорвался с места, влетел в закоулок и пулей понёсся под окнами, повинуясь интуиции.
Навряд ли бы одержимый вдруг ни с того ни с сего подружился со мной…
Глава 14. Летящий
И, словно в подтверждение моим опасениям, откуда-то издалека прилетел крик:
«Помоги!»
Тот самый голос одержимого. Он звучал не среди дворов, а в голове…
Вот, значит, как? Только жжёный пёс лизнул в задницу, как сразу же «помоги»? Я расхохотался. А то сколько бравады было: «легион, сила, нас не остановить»…
«Хотят… убить нас… святоша»… — голос был обессилен то ли расстоянием, то ли чем-то ещё.
Вдоль закоулка с одной стороны шла высокая каменная ограда, с побелёнными столбами между секциями, а с другой моё плечо обтирало стену двухэтажки. Получалось, здесь обычные жители Межедара соседствовали с богатеями, и сквозь верхние окна даже могли наблюдать за их жизнью.
Мне же интересоваться бытом и тех, и других было некогда. Обогнув пару углов, мне удалось увидеть впереди тени.
На освещённом лунами пятачке, образованном оградой и горой мусора, стояли Эвелина и… Нет, это не Василий. Это был кто-то, совершенно мне не знакомый, и в его занесённых руках блестел нож.
А мой дрищ, опустившись на колени, беспомощно таращился вверх — то ли на небо, то ли на нож, занесённый над его головой. Эвелина же, эта черноволосая стерва, стояла позади, положив посох Пёсину на плечо, словно рыцарю.
Вся эта сценка, прыгающая перед моими глазами в далёком пятнышке света, больше всего напоминала жертвоприношение. Или обрядовое убийство, разницы никакой.
Твою же псину!!!
«Помоги…»
— Вася, я сейчас, — просипел я, выжимая из тела максимум.
Кокон подёрнулся ещё, Василий и его одержимый явно почуяли меня. Сознание потянулось наружу, но я, стиснув зубы, удержал. Рано!
В памяти сразу всплыло всё, что я слышал о чернолунниках. Вот сволочи двуличные… Альберт Перовский же рассказывал мне, что у них к Последнему Привратнику особое отношение. В самой Церкви Чёрной Луны толком-то и не знают, что делать — дать мессии возможность исполнить пророчество, или принести его в жертву.
— Жертву, твою мать! — я попытался добавить ещё скорости.
Ветер свистел в ушах, глаза заслезились, бисеринки пота уже сносило по лбу назад. Ноги заработали быстрее, даже не думая о равновесии, и я взял такой темп, что попадись мне сейчас по пути малейшее препятствие — и кувыркнусь.
Для меня существовало лишь это пятно подворотни, со стоящими в нём силуэтами. Слышался только стук моих каблуков. И шёпот…
«…как корабль гонит перед собой волны, распугивая обитателей глубин, так и Незримая идёт по мирам…»
Шёпот нельзя было услышать на том расстоянии, на каком я пока находился от них. Тем более, в моих ушах боевым там-тамом стучала кровь, кузнечными мехами свистели лёгкие.
Но я слышал. Кажется, если не удержу сознание, перескочу в Василия.
— Рано! — прохрипел я.
Меня заметили. Тот, кто стоял над Василием… Мне казалось, что наполовину я уже смотрел глазами Пёсина.
***
Это коренастый старичок, одет в чёрную рясу, едва скрывающую его живот. Седой, с бородкой и лысиной, на круглом лице испуганные глаза…
Он боится не только того, бегущего по подворотне к ним незнакомца. Он боится всего этого — и ножа в руке, и Эвелину за моей дрищавой спиной, и Красную Луну высоко в небе.
— Отец Афанасий, поторопитесь, — срывающимся голосом сказала Избранница за моей спиной, — Мы должны…
— Да, да, дочь моя… Но миры, закостеневшие в своей грешной плоти, не желают преклониться, гордыня застила им глаза…
— Рано! — разлепил я губы, чувствуя, что всё ещё вижу перед собой трясущийся переулок.
— Но как в лице ребёнка видим мы черты родите… Что, сынок?! — вдруг сбился Афанасий.
— Торопитесь, отец! — Эвелина чуть сильнее нажала концом посоха куда-то мне в зону затылка.
— Дочь моя, ты ведь тоже имеешь право…
— Я не могу, — испуганно бросила Эвелина, — Я не готова!
— А то я готов прям… — нож в руке дёрнулся, старик чуть не выронил его, — Храни нас, Незримая.
Это тело не может двигаться, что-то парализовало его. Нож поблёскивает, на его грани я вижу, как издевательство, маленькую точку Красной Луны. Обряд ещё не завершён, а лезвие уже будто в крови.
«Помоги, Иной», — голос умолял, и теперь не звучал так нагло, как раньше.
