Веренир вошел в просторное полутемное помещение, значительно более холодное, чем другие части замка. Из-за боязни пожара тут не топили. Стоит потерпеть некоторые неудобства, чтобы сохранить бесценные источники знаний. Мужчина пошел вдоль стеллажей, кончиками пальцев дотрагиваясь до кожаных корешков. Выбрал наугад одну – она оказалась на каком-то незнакомом языке. Десница продолжил исследование.
Среди пыли и книг время летело незаметно. Он опомнился, когда скудные солнечные лучи окончательно перестали проникать через несколько узких и длинных окон. Взял приглянувшийся том и хотел отправиться в свои покои, как нос к носу столкнулся с милейшей особой в пышном ярко-малиновом платье.
– Господин княжеский десница, – девица присела перед ним в реверансе. – Меня зовут Алин. Я подруга ее высочества Нинетты.
Веренир поклонился в ответ, но сразу же насторожился. Не пристало столь юной девице первой знакомиться с мужчиной. Это грубейшее нарушение этикета, за которое ни его, ни ее по головке не погладят. И вправду девушка немного нервничала. Она обернулась, удостоверившись, что сзади никто не идет.
– Вы здесь один?
Веренир кивнул, чуть сощурившись. Что же ей нужно?
– Я вас везде искала! – выпалила она.
– Чем обязан такой честью?
– Ее высочество просит вас посетить ее покои сегодня вечером, сразу после ужина.
Мужчина чуть не выронил книгу от такого заявления. Они в своем уме? Вот просто так взять и прийти к королевне?
– Боюсь, я не совсем вас понимаю, юная госпожа. Это было бы крайне неудобно. Я всегда рад обществу ее высочества, но в рамках приличия.
– У нее есть весьма любопытные для вас сведения, которые она может обсудить только наедине.
Веренир выглянул в коридор, убедившись, что никто их не подслушивает.
– Сведения какого рода?
Девушка приблизилась к нему почти вплотную, встала на цыпочки и зашептала на ухо:
– Они касаются условий мирного договора между нашими странами.
Он недоверчиво на нее посмотрел. Она ничем не могла бы удивить его сильнее.
– Боюсь, я все еще ничего не могу понять...
В коридоре раздались шаги. Девушка испуганно оглянулась и шепнула:
– Сразу после ужина, три коротких, два длинных удара, она будет знать, что это вы.
Алин совершенно бесшумно скрылась между стеллажами библиотеки. Почти в тот же миг мимо десницы, стоявшего в самых дверях, прошел патрулирующий внутреннюю территорию стражник.
Глава 28
Ророх лежал в темноте. Глаза уже давно привыкли к полному мраку. За все время, что он находился в этой тесной камере, дверь открылась лишь раз: ему принесли немного хлеба не первой свежести и кувшин с водой. Хлеб он съел почти сразу, потому что сначала больше всего беспокоило чувство голода. Навязчивое, стягивающее внутренности. Даже если бы захотел разделить скудную порцию на несколько раз, остатки сразу сожрали бы крысы. Он не видел их. Только чувствовал топот маленьких лапок и редкое попискивание или шипение. Когда он лежал неподвижно, они бегали и по нему, скользя небольшими юркими телами по его рукам и ногам. Самым мерзким было чувствовать прикосновение к лицу. От этого он дергался, не в силах терпеть пытку, а грызуны в страхе разбегались. Но через пару щепок все начиналось заново. Он подозревал, что этих животных здесь не только никак не пытаются выжить, но и специально разводят, чтобы усложнить заключенным и без того нелегкое существование. Иначе он не мог объяснить то невообразимое количество тварей, которое постоянно исследовало его камеру. И откуда только берутся?
Не зная, когда получит очередную порцию, воду он старался растягивать как можно дольше. Но и она скоро закончилась. Так странно, но живот, который до того протяжно урчал и издавал другие противные звуки, успокоился. Сначала голод притупился, а потом и вовсе отступил. А вот жажда никуда не делась. И все же пока ее можно было терпеть. Он мало двигался, и тело бережно расходовало запасы. Но стоило только встать с соломенной подстилки, чтобы справить нужду в деревянное ведро, которое ни разу за время пребывания здесь никто не выносил, несмотря на кромешную тьму, в глазах начинали ярко вспыхивать белые и синие звезды.
Один раз, когда он в очередной раз попытался встать, чтобы размять затекшие конечности, дурнота накатила с такой силой, что он рухнул обратно. Лежал и смотрел на единственную связь с миром, которая еще доказывала, что он не мертв и не попал в темное ничто: на полу, под дверью, проходила тонкая ниточка желтого света.
С тех пор, как трое незнакомцев в черных плащах привезли его в это проклятое место – городскую тюрьму, с ним никто не разговаривал. Первое время, пока были силы, Ророх стучал в дверь и требовал объяснений. Но их не последовало. Казалось, про него вообще забыли. Сперва он вздрагивал от звука шагов снаружи. Тогда было видно, как по светлой полоске проходила темная тень. И все снова становилось тихо. Теперь он даже не реагировал на это, потому что знал: не за ним. Он просыпался и засыпал уже бесконечное количество раз.
Голова не прекращала работать, но становилась все тяжелее, а мысли – путаннее. Он почти не думал о княжестве. Хвала небесам, весть была отправлена. Главное, чтобы Огер смог беспрепятственно добраться в Вольмиру. В любом случае, отсюда изменить что-либо он был не в силах.
А вот к кому он все время мысленно возвращался, так это к Брен. Что стало с ней? Он горячо надеялся, что статус уберег графиню от этого места. Если ее тоже держат в похожих условиях… От этих размышлений начинало мутить. Беспомощные злые слезы выступали на глазах, но никак не могли пролиться.
Он знал, что это только начало. Его хотят ослабить перед допросом, намеренно морят голодом. Сколько он тут уже пробыл? Трудно сказать, но мужчине думалось, что никак не меньше седмицы. Возможно, даже больше.
Он услышал шаги, но не поменял положения. Даже лучше, если про него и вовсе забудут. Он просто однажды заснет и уже не проснется.
Но такой легкой смерти ему не видать. Ророх прекрасно понимал, как крутятся шестеренки в этой машине. Если бы не Брен, он бы и не упорствовал. Какая уже разница, узнает теперь император о том, что он передал весть о грандиозных мерзких планах или нет? Если за Огером не было слежки с самого начала, сейчас за ним уже не угнаться.
Но графиня… Одно дело, если они узнают, что она его любовница, самое страшное для нее – это порицание общества. Вряд ли старик-граф под конец жизни решит разводиться с женщиной, с которой был рядом тридцать зим. И совсем другое дело, если ее обвинят в сговоре с иностранным доносчиком… Тогда ее казнят, несмотря на титул и положение. Мужчина не мог этого допустить.
Скрежет давно не смазанного маслом засова вывел из состояния полудремы. Ророх зажмурился из-за нестерпимо яркого света факела, который показался в проходе.
– Ну и вонища тут, – пробасил мужской голос.
