Заметки чужеземца, оставленные в храме, воздвигнутом в Сумеречной Пустоши служителями и послушниками близлежащих храмов Кассандры для заблудших путников.
Глава VIII
Яркий свет солнца пробивался через закрытые веки странника, он сдался и лениво приоткрыл глаза, привыкая к светлому безоблачному небу и солнечным лучам, игриво прыгающим по раскаленной пустыне.
— Очнулся? — мягкий женский голос прозвучал внезапно, нежно и негромко. Сарвилл пробежался глазами перед собой и не нашел молодую волшебницу. Рука упала на лоб медведя из-за его головы так, как и голос — внезапно и нежно. Несколько морщин, появившихся на лбу странника, когда он поднял брови, спрятали капли пота.
Иллайа сидела у его головы.
— Жар прошел, — проговорила она и подала ему воды. Медведь присосался к фляге на несколько минут.
— Сколько я проспал?
— Больше суток, — ответила она, но больше вопросов не последовало. Иллайа поняла, что странник вновь заснул.
Так прошло пять дней. Сарвилл изредка приходил в сознание, пил столько воды, сколько в него влезало вперемешку с настойкой Полесского зелья и снова уходил в сон. Оставленные старым эльфом снадобья творили чудеса — рана затягивалась, кожа приобретала здоровый вид, а с каждым разом, как странник открывал глаза, они становились все яснее.
Сама же Иллайа на второй день, соорудив навес над медведем и огородив его со всех сторон, взяла лошадей и поскакала в сторону Петли Гнома, реки, которая хоть и находилась достаточно далеко от Сумеречной Пустоши, но, по крайней мере, пустыня в той стороне заканчивалась гораздо раньше, чем если бы она выбрала поскакать в любом другом направлении. У нее ушло полдня прежде, чем она настигла оазис.
Маленький прудик, окруженный зеленой растительностью на этой забытой Богами земле, был лучшим, что ей удалось лицезреть в своей жизни. Иллайа не могла понять — толи это действительно был островок необыкновенной красоты, толи ее глаза настолько устали от местных видов, что теперь любому столь несвойственному для этой местности пейзажу она придала бы такое фальшивое значение. В любом случае девушка нашла то, за чем и отправилась в путь — пресную воду. Пока кони утоляли жажду и плескались в пруду, чародейка умылась, а после села на каменный островок посередине и принялась вычесывать из волос песок. Она находила это занятие бесполезным, но сейчас оно позволяло ей скоротать время в томительном ожидании выздоровления странника. От бесконечной езды у нее стерлись бедра, болела спина, а яблоки, которых у них было более чем достаточно, наскучили и вызывали тошноту.
Когда наступала глубокая ночь, Иллайа не могла заснуть и строила из песка корчму в Лисохвосте, которую она, без сомнения, ненавидела. Она вспоминала, как там было омерзительно — безмятежно и в то же время невыносимо тревожно. Наполнившись не самыми приятными эмоциями волшебница с огромным удовольствием разбивала ее в пыль, а на месте незамысловатого двухэтажного деревенского сооружения появлялась главная достопримечательность Дордониии — замок Шаарвиль, которым она восхищалась будучи еще маленькой девочкой и который последний раз видела много лет назад. Каждая деталь замка получалась, на удивление, близкой по точности к оригиналу, и простолюдину ни за что было бы не отыскать различий. Расположенные вокруг замка каменные статуи — неодушевленные, но словно живые стражи покоя тамошних обитателей — вот чего ей не хватало на месте ее последнего пристанища. Чего-то столь же загадочного и мистического. Того кто был бы призван оберегать ее, даже если бы на самом деле это было не так. Потом на месте одной из статуй появлялся старый эльф. Он возводил руки к небу, и вокруг него образовывалась защитная сфера. Следом появлялись все новые и новые фигуры, между ними происходила какая-то история, на какую у уставшей волшебницы еще хватало фантазии, а потом, с взмахом ее рук, все эти объемные картины осыпались и превращались в небольшую горку, становясь тем, чем они были прежде — мелкими не вызывающими никакого интереса крупицами песка.
Часто ее глаза закрывались от усталости, и тогда она слушала песнь ветров. Ветры всегда напевали разные мелодии. Иногда насвистывали веселые и заводные, в другой раз задували протяжные романтические песни, а по ночам грустили и завывали печальные композиции. Под каждую из этих творений природы Иллайа вспоминала соответствующие моменты из своей жизни и ловила себя на мысли, что большинство из них, таких разных по эмоциям, событий она пережила за короткое время знакомства со Спутником. Незаметно для себя она стала называть его именно так.
Каждый следующий день был похож на предыдущий, а настоящего завтра, открывающего новые возможности и несущего в себе то, ради чего любое разумное существо привыкло жить, не наступало. В один момент волшебнице вовсе показалось, что она попала во временную петлю: ветер пел те же самые мелодии, солнце также выкатывалось на небо с утра и заползало за горизонт вечером, кони скакали до оазиса так, как и вчера, вечером возвращаясь обратно, и только яблоки с каждым днем становились все мягче и морщились, подобно всякому старцу с наступлением каждого нового десятилетия.
И это утро не было исключением, Иллайа также стояла возле лошадей, гладила их по продолговатым мордам и кормила с рук фруктами, готовясь в очередной раз отправиться к источнику, чтобы напоить животных и запастись водой.
— Сколько времени прошло? — Сарвилл спросил сухим, как песок вокруг, голосом и сбросил одеяло. Теперь рука не болела, а кожа приобрела здоровый розовый оттенок.
Чародейка обернулась. Кобыла недовольно заржала, когда яблоко выпало из ладоней девушки.
— Пять, может быть шесть дней. Я потеряла счет. Как ты себя чувствуешь? — она подошла ближе и увидела, что рана почти затянулась. — Твоя рука выглядит здоровой, а как по ощущениям?
— Лучше. Я чувствую каждое твое касание.
— Хорошо. Ты проспал довольно долго. Тебе понадобится время, чтобы прийти в себя.
— Сейчас я не могу понять, что было сном, а что произошло наяву. — Сарвилл приподнялся и нащупал пустые склянки, наполовину засыпанные песком. — Хм. Значит, Вастерас все-таки был здесь. Бездна! Я надеялся, что это кошмар, — он бессильно рухнул обратно.
— Возьми! — чародейка кинула ему яблоко. — Все гораздо лучше, чем могло быть. Ты жив.
Медведя это не утешило, но со словами чародейки было не поспорить. Он вздохнул и прищурил глаза пытаясь разглядеть яркое светило на небе.
Почти неделя для странника прошла иначе, нежели для его спутницы. Если для Иллайи все прошедшие дни слились в один кажущийся бесконечным день, то для медведя пролетело всего мгновение.
— Пять дней. — возмутился он, — Что могло произойти в мире за эти несчастные пять дней, пока я лежал тут без сознания? Все что угодно! Иллайа, надо спешить в Дастгард… или в Башню Стихий… — неуверенность тенью проскользнула в его словах. Он попытался резко встать на ноги, но голова пошла кругом и ему пришлось помедлить.
