Шолд встал из-за стола, оказавшись на две головы выше своего собеседника, оскалился и показал свои огромные гнилые зубы.
— Подохли они. Как собаки по переулкам дохнут, так и подохли, — Шолд наградил гостя вонью изо рта. — Тупой что ли или как?
Хранитель побледнел то ли от страха, то ли от злости, то ли от запаха.
— Хорошо, Шолд. Как ты думаешь, — он поменял тактику ровно, как учили наставники, годами готовившие его на роль Хранителя Порядка по распоряжению отца, — они сами повесились, или кто-то им помог в этом нелегком деле в четырех стенах, где кроме чумы и подхватить нечего?
— Сами повесились, — ответил великан и тут же замолк, а лицо его стало каменным.
— Да уж. Похоже, кто-то пронес им простыни прямо у тебя под носом! Я обязан донести королю о твоей некомпетентности. О том, что тюремщик Шолд не способен рассмотреть даже бельмо у себя на глазу.
— С пол хера я бельмо рассмотреть могу, — забрызгал слюнями великан. — Никто мимо меня никогда просто не проходил и не пройдет! Слово великана!
Оба замолчали. Хранитель, сжимая и разжимая навершие своего меча, ждал пока до Шолда дойдет, что он сам себя выдал. Но выражение лица великана не менялось, и Санли Орегх совсем уверовал в то, что тот так и останется здесь до тех пор, пока он не вернется с отрядом паладинов.
— Благодарю, это все что я хотел узнать. — сказал наконец рыцарь. Он осторожно кивнул, медленно повернулся и направился к выходу.
Хранитель Порядка не успел сделать и нескольких шагов, как великан набросился на него и толкнул в спину. Тело паладина словно кукла, набитая опилками, полетело вперед, врезалось в стену и сползло наземь. Шолд взвыл, подняв над головой бочку с водой, и кинул ее в незваного гостя со страшной силой и таким воплем, что вся королевская прислуга наверху должна была испугаться и забить тревогу. Санли Орегх едва успел откатиться, и бочка разбилась о пол, освободив воду, которая тут же застлала весь пол. Тюремщик не замедлил хода — ход его мыслей в бою был на удивление быстрее любых других — он схватил хранителя за грудки, поднял на несколько локтей от земли и прижал к стене, прихватив одной рукой за горло и начал его душить. Глаза у Хранителя Порядка выкатились из орбит, он начал барахтаться от того, что не удается сделать ни одного глотка воздуха и тут же получил мощнейший удар справа. Удар был такой силы, что оставалось только удивляться тому, что голову не расплющило, а сознание еще осталось внутри. Наверняка, если бы великан ударил спереди, то все было бы уже кончено. Однако сейчас защитник отделался лишь потерей нескольких зубов, которые покинули свое место, булькнув в воде, разлитой по полу.
Великан явно владел преимуществом. Хранитель Порядка осознавал, что при таком превосходстве его смерть — дело времени. Скорее всего, он умрет еще до того, как окончательно истощит свои легкие. Один удачный удар и все, прощай весь тот ворох мыслей, который терзал его по дороге сюда, ведь все уже станет не важно. Беспорядок станет над законом и восторжествует.
И не борьба за собственную жизнь или за победу короля помогла ему продолжить бороться. Ни собственный конец или горе людей, которые будут скорбеть о его утрате. Нет. Только самая настоящая вера в Закон и в то, что только в тандеме с настоящим Хранителем в Дордонии, наконец, воцарится истинный Порядок. И тогда паладин, воодушевившись собственным внутренним голосом, сделал несколько безуспешных попыток врезать великану по лицу и, не дотянувшись до ненавистной физиономии, стал яростно мотать головой в надежде освободиться, но лишь усугубил свое состояние, которое теперь и вовсе было близко к бессознательному.
Когда все попытки вырваться провалились, а голова уже степенно заваливалась на бок, произошло то, что в народе называют волей случая — рыцарь нашел взглядом горящий факел, висящий совсем рядом, до которого при небольшом усилии можно было дотянуться, и из последних сил потянулся к нему. Время было на исходе, великан, казалось, уже просто дожидался, пока трепещущееся тело паладина обмякнет и начнет остывать. Но, к удивлению, Шолда, этого не случилось. Хранитель наконец схватился за заветный светоч и несколько раз саданул им великану по морде, оставляя ссадины и ожоги у того на щеке. С каждым ударом хватка тюремщика становилась все слабее. Это позволило защитнику прицелиться и как следует врезать великану прямо в висок так, что тот вовсе ослаб и позволил ему вырваться.
Теперь у Санли Орегха появилось время отскочить на несколько шагов от противника, достать меч и направить острие на, уже бегущего на него, Шолда, заставив того остановиться и замереть, переложив инициативу на человека с клинком. Хранитель сделал несколько выпадов, рубя по тюремщику с разных сторон, но Шолд ловко отбивал всякий удар, летевший в него — клинок отскакивал от железных наручей, издавая глухой стон до тех пор, пока паладин в один из своих очередных замахов в последний момент не изменил направление летящего меча и не рубанул руку великана под самый локоть — там, где не было никакой защиты. Огромная кисть исполинской руки Шолда упала на каменный пол и окрасила воду в красный.
Тюремщик взвыл от ярости и со всей силы ударил обидчика ногой в грудь. Тот снова отлетел назад и сильно остановился, врезавшись спиной в стену. Получил еще раз ногой по лицу и выронил клинок из рук. Достаточно было еще одного удара, который поставил бы точку в этом поединке и выявил победителя, но вот только разъяренный Шолд вдруг остановился, пошатнулся и в жуткой гримасе оскалил свои гнилые зубы. Кровь, казалось, целыми унциями покидала тело великана, и он, словно чего-то испугавшись, сорвался с места и ринулся прочь, оставляя за собой кровавые разводы, ведущие к выходу.
Хранитель Порядка остался лежать без сознания, опираясь спиной на сырую каменную стену в луже густой смеси воды, смолы, крови и зубов.
***
— Твоя жратва, ведьма. — великан бросил на пол железную миску с чем-то отвратительным на вид внутри и тут же расплескавшимся за края посуды. Завоняло тем, чем обычно несло в самой неухоженной конюшне или в любом другом обитаемом животными месте, ограниченном по территории и лишенным возможности регулярно проветриваться.
Чародейка сидела на какой-то бесполезной подстилке, видимо, служащей ей лежаком, которая была крайне промозгла, и могла защитить разве что от грязи, если бы сама не была носителем всех возможных элементов — песка, воды и какой-то непонятной коричневой слизи. Подобрав ноги к себе и обхватив их руками, Ноэми погрузилась в собственные мысли и рассуждала о неведомых планах освобождения, высчитывала долю вероятности того, что ее помилуют или спасут, а также не переставала размышлять о том, как бы не подхватить какую-нибудь смертельную инфекцию, испокон веков прочно засевшую в стенах злополучных шаарвильских тюрем. Ее сильно знобило, и хуже всего было осознание безнадежности и того, что ничто и никто вокруг не поможет ей согреться.
— Воняет дерьмом, — чародейка подобрала самое понятное для Шолда сравнение тому, что он принес. Великан принюхался, расширяя и сужая свои огромные ноздри. — Помнишь наш уговор?
— Все я помню, ведьма, но больше ничего не проси. Увидев нормальное одеяло в этом клоповнике, вольный быстро донесет на меня и мои яйца и без колдовства окажутся подвешенными на петле, тут ума много не надо. Шолд поможет ведьме бежать, а ведьма сохранит Шолду чл.., то есть то, что делает Шолда мужиком. Ага.
