— Как скажешь, брат! Я не один. Место найдется?
Искрад встал, взял за шею Сколя, врезался тому в лоб своим лбом, сжал губы и посмотрел в его глаза решительным взглядом, а затем захохотал и сказал:
— Конечно, Сколь! Моим братьям всегда найдется место у моего костра. А если не найдется, значит, мы зажжем целую деревню, чтобы тепла хватило каждому!
Сколь омерзительно заулыбался, поднял кубок и испил до дна, проливая мед мимо рта, и тот растекался по его усам, бороде, тек по мехам и ложился каплями на замерзшую землю.
— Завтра нас ждет славная битва, Искрад! Верно? — сказал он, скаля свои белые, как жемчуг, зубы.
Искрад нахмурил брови.
— Будь я проклят, если весь север не станет говорить о нас после того, как мы разобьем ярла.
— Я лично расколю ему череп, конунг, в твою честь. — Сколь приподнял кубок и посмотрел безумным взглядом.
Искрад сдержанно улыбнулся в ответ и прильнул губами к своему сосуду.
— Только после этой битвы, брат, нам придется стоять против защитников…
Все поддакивающие, кивающие и усмехавшиеся прежде вдруг замолчали и притаились.
— И эту битву мы возьмем, — чуть помедлив и более скромно ответил конунг. — Skål!
— Skål! — проговорили северяне в ответ.
Но Сколь не стал отпивать меда, а продолжил говорить:
— Ты же знаешь, Искрад, что южане пришли на нашу землю лишь по одной причине?
Вожак злобно посмотрел исподлобья, но промолчал.
— Гонур Свирепый только и ждал подходящего момента, чтобы взять власть нашего народа в свои руки, — продолжал Сколь. — И теперь у него появился предлог для восстания, лучше которого не придумаешь. Слушай, я никогда не боялся южан и готов рвать их голыми руками, но эти проклятые Громом паладины…
— Каждый из этих паладинов не сильнее каждого из нас.
— Это правда, — неуверенно покачал головой Сколь. — Только ведь они не отступятся, пока не доберутся до них. — Он указал взглядом на Эстараду и ребенка.
— Значит, будем воевать, — безумным шёпотом сказал конунг.
— Вот. И вместо того чтобы процветать, мы вновь погрязнем в войнах. Дордония пришлет свою армию на защиту этих рыцарей, ты же понимаешь? Легкого будущего нам не светит. Skål!
Сколь добродушно улыбнулся и выпил из кубка. На этот раз Искрад не ответил.
— Сколько воинов должно пасть за твою бабу? — зло прошипел воин, разбив одинокий звук треска хвороста в костре. — Отдай им ее вместе с этим ребенком и берись за объединение севера, конунг.
— Этот ребенок — моя дочь, а Эстарада спасла тебе сегодня жизнь, пес! — процедил сквозь зубы вожак.
— Если бы ты не завел нас в эту пургу, меня спасать бы не пришлось. Послушай, теплую дырку мы тебе и так найдем, а живым настрогать детей у тебя шансов будет куда больше, чем мертвым.
Все, что было дальше, произошло в одно мгновение. Конунг схватил свой топор, вбитый до этого в ствол дерева, на котором он сидел, замахнулся, оружие просвистело справа, а лезвие вошло в щеку с одной стороны и вышло с другой. Половина головы Сколя сползла вниз, смотря на вождя застывшим взглядом.
Воины, сидевшие позади, отшатнулись назад.
— Ступайте, братья, — молвил Искрад, смотря печальным взглядом на часть головы товарища, из-под которой уже растеклась кровь и принялась медленно стынуть, просачиваясь сквозь трещины в покрытую ледяной коркой землю.
Воины встали, опираясь на напряжение, повисшее в воздухе, и в скорбном молчании разбрелись между деревьев.
Искрад положил свою холодную ладонь на руку жене.
— Уходи. Бери девочку и уходи. Сейчас.
— Ты уверен? — Эстарада поняла все без лишних объяснений, но колебалась.
— Да. Большинство этих людей верны Сколю. Как только они перебьют всех моих, то придут за нами.
— В таком случае уходим вместе.
— Нет. Они быстро нас настигнут. Я должен их задержать. Тогда ты успеешь добраться до Амарилиза. Там ждут верные воины, они тебя защитят. И от Инквизиции, и от предателей.
— Тогда дадим им бой здесь и сейчас.
— Нет. Их больше, чем мы можем на себя взять. С твоими полными силами — может быть, но сейчас ты только помешаешь.
— Ты найдешь меня? — холодно спросила мужа Эстарада, глядя на него намокшими от слез глазами.
— Клянусь. Теперь ступай.
Эстарада крепко обняла мужа, а затем разбудила девочку нежным прикосновением губ. Служанка помогла им забраться на коня. Тогда северянка, еще раз бросив печальный взгляд на мужа, пришпорила коня.
— Ты ничего не понимаешь, верно? — сказал конунг, почувствовав, как старая служанка смотрит на него. — Иногда это даже лучше. Возможно, в этом незнании ты спокойно уснешь и больше не проснешься. Всего-то. А вот мне будет не до сна. Я обречен знать, что могу сегодня умереть. А теперь спи. Спи. Поняла?
Конунг приложил ладонь к уху, объясняя служанке, что нужно ложиться. Дождался, когда она укутается в шкуры, и лег сам.
Искрад не мог сомкнуть глаз. Он лежал на спине, уставившись в небо меж падающих хлопьев снега, которые сыпались прямо на лицо и ложились тонким слоем на ледяную землю, пока ветер не сдувал их в сугробы. Конунг все время держал свой топор на груди, схватившись за рукоять обеими руками, ожидая мстительных воинов, которые ни за что не простят смерть своего товарища и обязательно придут за ним. Потому что завтра будет поздно. Завтра они настигнут Амарилиза, и армия северян будет вновь стоять на защите своего конунга. Но сегодня. Сегодня верных ему людей осталось так мало, что он мог рассчитывать только на самого себя.
Наконец ветви голой березы зашатались и пустили несколько силуэтов, видимых сквозь горящий костер, на опушку.
— Где ведьма, конунг? — спросил один из них, тяжело дыша и поднимая высоко плечи в такт своему дыханию.
— Вы глупы, если решили прийти за жизнью моей жены, но в надежде сохранить мою.
Искрад встал.
— А почему ты решил, что мы пришли только за ней? — ответил один из громил и принял боевую стойку, направив острие меча в сторону конунга.
Вожак ответил замахом топора, и сразу несколько северян вступили в схватку со своим предводителем. Превосходящий размерами своих противников Искрад мастерски размахивал топором и пускал кровь из предателей, а когда не успевал вынуть лезвие из очередного поверженного врага, отталкивал других свободной рукой или разбивал их лица собственным лбом. Здоровые северяне летали по полю, словно тряпичные куклы, в невозможности нанести хотя бы малое увечье конунгу. Словно разъяренный медведь, он бился за свою жизнь и честь, разражаясь проклятиями и заливая кровью мирный доселе лес.
