– Ну раз мы вынуждены провести это время в компании друг с другом, давай поговорим, – сказал циркач.
Сиадал мучительно выдохнул.
– Похоже тебя специально посадили в темницу напротив, чтобы замучить меня до смерти. Жестокая пытка со стороны королевы.
– В разговорах открывается много общих интересов. Быть может, и мы с тобой сможем такие найти?
– Если честно, я собираюсь забыть о тебе, как только выйду на свободу.
– О, не так быстро, друг мой. Пообещай мне, что не будешь принимать опрометчивых решений до тех пор, пока я этого не разрешу. Пусть молодость и обосновалась в твоем теле, мой опыт и мудрость поможет нам сбежать наверняка. Расскажи, как там на свободе? Не приезжают ли в Палатонес странствующие циркачи из Дордонии?
– Я приехал лишь затем, чтобы убить королеву, а не рассматривать плакаты с приглашением на выступление.
Ронар Инстад тут же встал, а его глаза превратились в два круглых сетима.
– Скажи, что тебе не удалось сделать этого!
– Что ты так разнервничался, старик. Для твоего сердца такие резкие подъемы уже не полезны. Побереги его, чтобы мы смогли выбраться на свободу.
– Говори!
– Успокойся. Успокойся. Если бы мне удалось сделать это, я бы сейчас не изнемогал от пыток сидеть с тобой в соседних темницах.
Циркач успокоился и сел обратно, навалившись на сырую стену.
– Да кто она тебе? Чего ты так возбудился? – сиадал подошел к решетке.
– Скажем так. Мы с ней в хороших отношениях.
– В хороших отношениях? Тогда почему ты гниешь здесь вместо того, чтобы потчевать с ней за одним столом?
– Это не она посадила меня сюда, а ее брат.
– Император посадил, но она тебя не освободила. Ой. Прощения прошу. Ты вероятнее всего не знаешь, что сейчас она является вассалом Палатонеса и регентом всего Творса?
Ронар Инстад не сделал ничего, что мог ожидать от него сиадал, а лишь молвил.
– Драго Уйлетан вынес приговор и пока он жив, этот приговор будет в силе. Тут ничего не поделаешь.
– Боюсь, что императора уже нет в живых. У человека, что прислал меня был коварный план и если его удалось воплотить, то королева Антина Уйлетан правит Творсом единолично. Но, судя по всему, править ей осталось недолго.
– Судя по чему? – дряблые мускулы на лице иллюзиониста слегка дрогнули.
– Она призналась мне, что умирает. Ее настигла какая-то болезнь и я склонен ей верить. Ох, боюсь, что всеми любимый и процветающий Творс ждут смутные времена. Если Рогар Вековечный не приплывет раньше и не захватит престол. Но мне до этого дела нет. Было бы хорошо выбраться отсюда и вернуться к своей прежней жизни до того, как начнется вся эта заварушка.
– Королева умирает?
– Ну ты же не оглох, седой? К чему притворяться? И какое вообще тебе дело до королевы?
– Ты вряд ли сможешь понять меня, друг мой, – произнес Ронар Инстад как будто одновременно думая обо всем сразу. – Странствующие циркачи за всю свою жизнь вряд ли хотя бы единожды испытывают заботу о себе. Мы бросаем друг друга, если нам это облегчит жизнь. Мы не обзаводимся семьями, потому что понятие жить свободно и иметь жену вообще плохо вяжутся друг с другом. Но королева так искренне хотела помочь мне, что почему-то я чувствую себя ей обязанным. Хотя возможно эта обычная ностальгия по тому, что мне вообще не дано.
Циркач завалился обратно на кучу соломы, которая служила ему постелью.
– Послушай, Сиадал, а сколько тебе лет?
– Насколько помню, ты сам уже решил старик.
– Но мог я ошибаться. Ведь твои силы вполне могли тебя бессмертным сделать… – Ронар Инстад договорил фразу уже себе под нос.
– Ты угадал.
– Тогда еще есть предложение одно. Но позже. Кажется, я нашел сон, – иллюзионист зевнул во весь рот и отвернулся к стене.
***
Тюремщик принес ужин, как и было положено, ко времени, когда ярко-красное зарево заходящего солнца врывалось в камеру узника, который не ел нормально с того самого вечера на балконе у императора.
Страж был, как обычно молчалив и хладнокровен. Он поставил миски с похлебкой в камеры заключенных и удалился. Циркач прислушивался к шагам тюремщика пока они совсем не перестали быть слышны. Затем он вылил содержимое на землю, просунул тарелку сквозь решетку, поставив на середину узкого коридора, достал заранее отколотый от стены камень, сделал глубокий надрез на ладони и просунул руку наружу, чтобы наполнить сосуд своей кровью.
Нетерпеливо жаждущий вырваться на свободу мутант не находил себе места, наворачивая круги по своей темнице.
– Я чувствую! – зашипел сиадал, почуяв силу, которая исходила от вытекающей из руки иллюзиониста крови и будоражила его рассудок. – Реж глубже!
– Терпение, мой друг, – невозмутимо ответил Ронар Инстад. – Мы же хотим освободить нас двоих в добром здравии, а не древнее бессмертное свирепое существо и мертвое тело странствующего циркача.
Кровь падала в миску капля за каплей и обостренный слух сиадала невыносимо терзал его оголодавшее нутро. Ему казалось, что прошла уже целая вечность с тех пор, как старик набирает живительную для него жидкость.
– Теперь все, – циркач произнес долгожданные слова и замотал руку куском ткани, оторванным от туники.
Затем он подтолкнул тарелку насколько можно ближе к темнице сиадала. Тот без труда схватил ее и выпил содержимое до дна, оставив ярко-красные полосы на своем подбородке.
Оголенный торс мутанта стал покрываться набухающими синими венами. Клыки, которые, итак, бросались в глаза при первом взгляде на сиадала стали расти, а его лицо приобрело синий оттенок и жестокое выражение.
Утоливший голод узник вцепился руками в прутья решетки и вырвал ее с камнями, которые за века плотно приросли к железу. В коридоре тут же послышались быстрые шаги молчаливого доселе тюремщика. Как только он подошел к темнице сиадала, то даже не успел напугаться прежде, чем наполненные магией руки вцепились ему в голову и разломили череп напополам.
Ронар Инстад наблюдал за происходящим совершенно равнодушным взглядом в ожидании выполнения обещания. Если даже мутант хотел напугать его своей кровожадностью, то из-за преклонного возраста или по какой другой причине циркач не вел и глазом. Как только освободившийся заключенный расправился со стражником, он сразу подошел к решетке иллюзиониста и вырвал ее с теми же каменными корнями.
На какое-то время оба замерли.
– Если вдруг в твоей голове зародилась мысль сожрать меня до конца, друг мой, то сперва вспомни мои слова о том, что снаружи я сгожусь тебе более живой, чем мертвый, – сиадал не шевелился. – Ну все. Теперь разбивай кандалы, мне в них бежать неудобно.
Чудовище, совсем потерявшее вид человека, еще некоторое время убивало в себе желание выпить кровь старика до последней капли, но в конце концов ему удалось совладать с собой. Мутант разбил наручи из трита.
