– Вот именно! Скоро с тобой вообще не о чем будет говорить!
– Как не о чем? А обо мне?! Дорогая, эта тема никогда не надоест!
– Вы что-нибудь знаете про Якова? – вдруг перебила Власика осмелевшая Эля.
– Странная история, – сказал он. И в этот момент его лицо перестало казаться таким добродушным. – Никто ничего не знает. Проверили партнеров в Неаполе – вроде все чисто. Здесь его никто не видел. Вы вещи его проверяли? На месте?
– Вроде на месте. И еще в сейфе…
– Что?
– Сорок тысяч евро наличкой. И какой-то старый рисунок на салфетке. В целлофановом пакете.
– Что там нарисовано? – вскинулся Игорь.
– Какая-то женщина.
Власик и Игорь переглянулись.
– Надо бы посмотреть, – задумчиво сказал Власик. И кивнул Эле: – А пойдемте, дорогая, поболтаем про наши бухгалтерские дела вдвоем, чтобы всех не утомлять.
– Эля, следите, чтобы он ничего не тянул в рот! – строго сказала Анжела.
И я как собаковод-любитель еле удержалась от совета: спаниелям, подбирающим на улице еду, обычно просто надевают намордник.
– Мы будем репетировать? – вдруг раздался снизу чей-то требовательно-недовольный женский голос.
Игорь поскучнел лицом.
– У нас сейчас прогон. Скоро же мой юбилей. Пятьдесят лет. Вот, готовлю сам себе праздничный концерт. Хотите посмотреть?
– Конечно! – сказала Машка. – Но полтинник вам не дашь. Петкинс, Аткинс, Дюкан?
– Макаллан и Гурхка Черный Дракон.
– Это авторы диет? Гуру из Индии? – вскинулась Анжела.
– Нет, это названия виски и сигар.
– Ты идешь? – снова раздраженно крикнули снизу.
Мы спустились по винтовой лестнице на второй этаж, зашли через стеклянные двери внутрь. И попали в огромную комнату без мебели: только пианино в углу вздыхало, готовясь к тому, что сидящая на стульчике невзрачная дама будет сейчас его терзать. Несколько тонких стульев испуганно прижались к стене в противоположном углу.
Жгучая брюнетка восточной внешности в обтягивающих лосинах и футболке, из которой торпедами выпирали груди, стояла у панорамного окна, больше похожего на картину с морским пейзажем. И ее раскосые безжалостные рысьи глаза смотрели на Игоря с ненавистью.
Впрочем, часть этой ненависти она выплеснула и на нас.
– Ты же знаешь, я не люблю посторонних! – сказала она, неприязненно оглядывая Машку с ее такими же торпедными грудями.
– Милая, но это же прогон! На него всегда приглашают зрителей! – примирительно сказал Игорь.
– И мы никакие не посторонние! – возмутилась Анжела.
– Вы не волнуйтесь, я хоть и театральный критик, но это в прошлом, строго судить вашу работу не буду! – елейным тоном подлила Машка масла в огонь.
Я посочувствовала несчастному олигарху. Тяжело, наверное, все время жить на войне, которую женщины ведут за спорную территорию твоего тела. И кошелька.
– Мы будем начинать? – пискнула невзрачная аккомпаниаторша.
Тамара зло взмахнула черным конским хвостом волос: он был завязан такой же резинкой, что и хвостик Игоря.
И подошла к пианино.
Анжела соврала. У Тамары было великолепное сопрано. Глубокое, сильное, оно заполнило всю комнату и, казалось, билось в окна, чтобы вырваться из тесноты на волю.
Но в одном она была права. На месте Одиссея я бы не рванула на такое пение. И не из-за лишних пяти килограммов веса сирены – они как раз ушли в нужные места. В попу и грудь.
Тамара пела о любви. Но никакого страстного чувства в ее голосе не было. Одно лишь самодовольное любование собственными вокальными возможностями. Высокие ноты Тамара брала как спортсмен, идущий на рекорд в прыжках в высоту.
– Отлично! – сказал Игорь, когда голос, пометавшись по комнате, наконец затих.
– Ничего не отлично! – зло сказала Тамара. – Зачем ты вообще дал мне эту арию? Чио-чио-сан! Я говорила, что она не подходит! Какого черта я должна изображать тупую влюбленную дурочку, если как раз сирена всех завлекает и губит!
– Ну, дорогая, не всех. Ты же знаешь, Одиссей уцелел. А сирены плохо кончили, – сказал Игорь, и благодаря недавней болтовне Анжелы я услышала в этой фразе глубинный подтекст.
Тамара его тоже услышала и вскинулась.
– Что ты хочешь сказать?
– Я исключительно про Древнюю Грецию.
– Мы повторять будем? – подала голос аккомпаниаторша. – А то там еще Полина ждет.
Лучше бы она этого не говорила.
– Полина?! – Тамара аж взвилась. – Ты притащил сюда эту… эту… Тогда на меня не рассчитывай!
Она сверкнула на Игоря таким испепеляющим взглядом, что нас тоже опалило огнем злобы. И выскочила за дверь.
– Как много женщин вокруг вас, Игорь, страдают мигренью, – сказала Машка.
Женщины в хорошем настроении
– А что я такого сказала? – пискнула аккомпаниаторша. И я поняла, что она сделала это нарочно. Такую, как Тамара, сложно любить.
– Вот, у меня список номеров. Сейчас должны быть «Женщины в хорошем настроении», – продолжила она оправдываться, показывая на ноты.
– В хорошем? – прыснула Машка. – Где ж вы их возьмете?
– Это знаменитый Мясинский балет, – вздохнул Игорь. – Может, самый знаменитый. На музыку Скарлатти, по комедии Гольдони. Второе название «Проказницы». Такой очень красивый театр марионеток, не совсем классический. Я специально оставил его для юбилея. Хотел порадовать…
– И это вам удалось! – вспомнила фразу из известного фильма Машка.
– А что, в нем Полина танцует? – спросила Анжела. В ее голосе я тоже не почувствовала хорошего настроения.
– Полина – лучшая из всех, кто у меня выступал! – с запалом сказал Игорь. – Так владеть своим телом!
– Еще бы, – пробурчала Анжела себе под нос. – Это точно.
Игорь уже набирал смс в телефоне. Наверное, проказницу на сегодня отменял.
– Вы погуляйте по саду, – сказал он нам. – А через полчасика поднимайтесь наверх. Будем ужинать. Мне тут надо по делу…
И быстро выскочил из зала.
– Пошел Тамарку успокаивать! – хмыкнула Анжела. – Она баба бешеная. Сорвет еще ему весь юбилей.
– Да, такая может. Сразу видно – стерва, – поддакнула Машка. Она не терпела никакой конкуренции на ниве стервозности. И размера груди.
Они обе не ошиблись. Мы решили подняться наверх с другой стороны виллы, чтобы прогуляться по чудесному саду. Апельсины веселыми мячиками катались под ногами. «Очень калорийные!» – пнула один из них Анжела. Завернули за угол и сквозь панорамные окна увидели бильярдную, которую недавно нам с гордостью показывал Игорь. Сейчас он стоял у края стола, а у полок с шарами дикой рысью носилась Тамара и что-то кричала.
