При этих словах я прямо почувствовала, как Машка сделала стойку.
– И не хочу жениться. Зачем? Это только ограничивает свободу! В том числе женщины.
Машка рядом со мной выдохнула.
– А я считаю, – сказала вдруг Тамара, – все зависит от женщины. Для одной женщины мужчинам денег жалко. А для другой – нет.
И она, тряхнув бриллиантовыми серьгами, вернула Марине ее убийственный взгляд.
– Да, некоторые мужчины имеют дурную привычку. Дарят дорогие подарки, когда хотят избавиться от надоевшей бабы тихо, – сказала Марина.
На секунду за столом все замерли.
– А я как-то спросил свою первую жену – она все меня пилила, что я мало денег приношу. Думала, в заначку откладываю. Скажи, говорю, вот сколько тебе нужно, чтобы ты была довольна. Она задумалась, а потом честно отвечает: все, что ты получаешь! – попытался разрядить обстановку Власик. – Вам, бабам, не важно, сколько даешь, важно, чтобы у мужа ничего не осталось!
Все, кроме Тамары с Мариной, рассмеялись. Но тут Власику в деле разрядки напряженности пришло подкрепление. В комнату шаровой молнией влетел белый пуделек и с разбегу запрыгнул Марине на колени.
– Сонечка, вот кто моя радость! – расплылась хозяйка. – Чижик мой! Чижик-пыжик! Правда, милое прозвище – Чижик? – обратилась она к Эле, тыкая в нее пудельком.
Эля ничего не ответила, испуганно дернулась и отодвинулась.
– Извините, – пробормотала. – Меня просто в детстве соседская овчарка покусала.
В это время радость скакнула на стол, опрокинула миску с салатом и тут же начала, давясь и чавкая, его заглатывать.
– Марина, я же просил! Не пускай сюда собаку! – схватил пуделька за шкирку Игорь.
– Я тоже тебя просила, – выразительно сказала Марина, отбирая Сонечку, и еще раз стрельнула в Тамару глазами.
Я поняла, что у дам идет поединок на выживание. А предмет битвы занял выжидательную позицию. Решил посмотреть, кто победит. Или просто любит женский бокс. Единственное, что дамы не могли себе публично позволить – это вцепиться друг другу в волосы. Пока не могли.
Марина схватила свою перепачканную в соусе прелесть и пошла ее мыть.
– Игорь, а что за архив вы ищете? – вдруг спросила Машка. И, почувствовав напряжение за столом, мило улыбнулась:
– Нас на журналистике учили: видите что-то непонятное – спрашивайте. Вы же сами говорили, что Яков нашел какой-то архив. В чем там дело?
– О! Ты журналистка? – ахнула Анжела. – Я тебе потом расскажу такую историю! Как меня пыталась убить моя маникюрша! Она нарочно сломала мне ноготь!
Я еле удержалась, чтобы не рассмеяться.
– Видите ли, Маша, – мягко улыбнулся Красовский и снова стал вырабатывать свое обволакивающее кошачье обаяние. – Это архив Михаила Семенова. Я вам про него говорил. Того самого литератора, который помог Мясину купить острова Ли Галли, а потом за ними присматривал.
– Ты все-таки его нашел? – быстро спросил Гена.
– Не совсем. Но надеюсь.
– А что в том архиве? – заглянула Игорю в глаза Машка.
– Длинная история. Лично мне интересны там несколько писем. Вот Андрей, – Игорь кивнул на неженатого мачо, – он историк, пишет диссертацию по русским эмигрантам в Италии. Любезно согласился мне помочь. Он больше об этом знает.
– Что вас интересует? – вежливо спросил у Машки Андрей без тени мужского интереса. И сразу потерял в ее глазах сто очков.
– Меня интересует, что в бумагах никому не известного литератора такого, из-за чего вы все тут сходите с ума?
– Никто точно не знает, – сказал Андрей. – У Семенова кутил весь цвет той эпохи. Пикассо, Бакст, Гончарова, Стравинский, Дягилев, Мясин и еще много знаменитостей подолгу жили в его доме. Художники делали эскизы. В рисунки Пикассо – он все время на салфетках рисовал – они лампочки заворачивали. Что-то могло остаться. Наконец, вторая часть воспоминаний самого Семенова. Первая часть под названием «Вакх и сирены» была опубликована, а вторую часть Семенову публиковать запретили. Из-за фривольного содержания. Но скорее, потому что он тогда был в опале из-за дружбы с Муссолини. Рукопись исчезла. Но вдруг сохранились черновики? Еще там могут быть письма, раскрывающие личные тайны известных людей.
Андрей взглянул на Красовского. И добавил:
– Если, конечно, все это не сожгли.
– Кто же мог сжечь такие богатства?
– Фактическая жена Семенова Валерия Тейя продала архив старьевщику. А уж что сделал с архивом старьевщик…
– Она что, этого Семенова ненавидела?
– Может, просто устала от его выходок. Он ведь тут много чудил. Ходил перед домом голый: говорил, так ближе к природе. Устраивал такие вакханалии, что про них разговоры до Рима доходили. Женщин очень любил. И они его. В доме всегда кто-то гостил, пил, здесь бесконечно дурачились, ругались на почве ревности… Ну и жил он на ее деньги. Валерия – все звали ее Теа – ради Семенова ушла от мужа, между прочим, депутата итальянского парламента. А он тут же начал проматывать ее средства в пьяных оргиях и кутежах…
– Да, от этого можно устать, – сказала Машка. – Несчастливое тут какое-то место для женщин.
– А где оно, счастливое? – спросила с усмешкой Тамара.
– Она и хоронить его отказалась так, как он завещал. Не посчиталась с волей покойного, – добавил Андрей.
Я подумала: он не считался с ней при жизни, она с ним – после смерти. Квиты?
Завещание
(Михаил Семенов, 1952 год)
…Семенов глянул на себя в темное, запыленное зеркало. Старик. Длинная неопрятная рыжая борода. Морщинистое, загорелое дочерна лицо. Серое рубище вместо одежды. Только глаза прежние. Веселые, ярко-голубые. Неудивительно, что гости, приехавшие на остров Мясина, за которым они с Теей присматривают, сначала приняли их за крестьян.
Надо, наверное, все же сходить к цирюльнику.
Семенов пошарил глазами по кухне: закопченный самовар, кофейник в подтеках, куча посуды в углу стола. Полная пепельница – Теа смолит, как паровоз. Потолок потемнел, стены выцвели. Когда-то после войны они сидели тут без света – денег не было на электричество. И закоптили все лампами.
Вилла «Мельница Арьенцо» тоже состарилась. Когда он ее купил? В 1916 году? Тогда это действительно была полуразрушенная древняя мельница. Дягилев еще не верил:
– Ничего ты с этой рухлядью не сделаешь! И вообще. С твоим характером – жить в такой глуши?! Блажь!
А он прожил – сколько получается? – 36 лет? Да. И весело прожил. Дягилев ошибся. Он не лишился тогда веселой компании. Просто веселая компания перебралась сюда.
Михаил – в Позитано все звали его Микеле – раздвинул посуду на кухонном столе. Положил чистый лист бумаги.
