* * *
…Костя потряс мое воображение, хотя потрясений хватало и без него.
К шикарной «ауди» вышел парень ростом метра в два, с широченными плечами и буграми мускулов – вылитый Геракл. Да он и напоминал изваяние: молчаливый, с неподвижным скуластым лицом: огромные темные раскосые глаза, черные густые волосы, чуть вывороченные губы – я подумала, в его родословной не обошлось без монгольских кровей.
Обычно такими бывают красавцы-злодеи в дешевых боевиках.
– Говорят, вы шаман? – попыталась Машка завязать беседу.
Но Костя ей не ответил и до самого Амальфи не проронил ни звука.
На месте Марины я бы тоже его боялась.
Дверь отеля мы открыли своим ключом. Внутри было темно и тихо: дежурные уходили ночевать в другой корпус. Даже страшновато заходить. Машка протянула руку, зажгла свет, и мы сделали бросок к номеру Эли.
– Что-то я не вижу на ручке своего волоска! – озабоченно сказала Машка, любительница детективов.
– Горничная делала уборку, – успокоила я ее. И себя.
Мы осторожно заглянули внутрь. Никого. Эля включила лампу – она давала блеклый линялый свет. На первый взгляд никаких следов чужого присутствия кроме вынесенного мусора мы не обнаружили. Эля прошлась по комнате, проверяя, все ли на месте. И вдруг вскрикнула.
Дверца сейфа была открыта. Кто-то ее плотно прижал, но не ввел код. И когда Эля взялась за ручку, дверца распахнулась, показывая нутро. А ведь мы точно сейф запирали, Машка для контроля еще и за эту самую ручку подергала.
Мы заглянули внутрь.
Деньги были целы. Рисунка не было.
– Смотри, что еще пропало! – деловито сказала Машка: она умеет собираться в минуты опасности. Эля в каком-то ступоре еще раз прошлась по комнате.
Из вещей исчез ноутбук Якова. Все остальное осталось нетронутым.
– Идем к нам! – скомандовала Машка. – Постель только с собой возьми. У нас там есть диванчик. Одна ты тут от страха сдвинешься.
Через пять минут мы сидели у нас на террасе. Было душно, но меня как-то познабливало. Все время чудились за спиной чьи-то шаги.
– Это Игорь. Или Власик. Или они оба, – сказала Машка. – Больше некому. Они расспрашивали Элю про рисунок. Власик еще сказал: надо посмотреть. Вот их люди и посмотрели. Никто, кроме этих беглых олигархов, не оставил бы в сейфе деньги.
– Зачем им было тайно лезть в сейф? – не согласилась Эля. – Попросили – я сама бы все отдала. Мне Власик обещал помочь сделать справку об утере паспорта. Чтобы я могла улететь. Я готова улететь хоть сейчас. Пусть все забирают. Все равно Якова, наверное…
Тут она опять захлюпала носом.
– Не реви. Видишь, они думают, он сбежал. Если это тебя утешит. Нет, все сходится. Власик и антиквара попросил остаться. Рассматривают сейчас небось рисуночек. А ведь это, девчонки, был Пикассо. И мы держали его в руках…
– Допустим, – сказала я. – Но сколько может стоить такой рисунок на салфетке? Наверняка не миллионы. Они от этих денег сильно богаче не станут. Чего их так от него колбасит?
– Дурочка! Это же знак того, что Яков и правда нашел семеновский архив! А там могут быть ценности посерьезнее! И еще какие-то письма Красовский ищет…
Давайте я ему позвоню. Как ни в чем не бывало. Расскажу, что Элю очень странно ограбили.
– Тебе лишь бы ему позвонить! – сказала я. – А смысл?
– Наехать. Пусть помогают Эле поскорее отсюда убраться. Кстати, если мы не позвоним, это будет подозрительно…
Машка щебетала, а сама уже набирала номер Красовского.
– Может, неудобно его будить? Ведь уже поздно? – спросила Эля дрожащим голоском. И я подумала, есть такой типаж: профессиональная жертва. Их всегда обижают. А они еще беспокоятся: удобно ли обидчику?
Номер Красовского не ответил: очевидно, он отключал перед сном телефон. Чтобы любовницы не доставали.
Ночью мне приснился Костя: он бежал за мной по какому-то темному извилистому коридору и в руках у него была салфетка, которую он хотел запихнуть мне в рот, чтобы удушить. На салфетке рукой Пикассо была нарисована Хохлова.
Бес в ребро
Красовский не спал. Он лежал на кровати – они с Мариной уже давно спали порознь, – смотрел в распахнутое окно, в которое жарко дышало чужое небо, и думал: какого черта? Какого черта он дал им всем превратить свою жизнь в это дерьмо? Через три дня ему стукнет полтинник. И что? Чокнутые бабы рвут его на части. Друзей – настоящих – нет. И те двадцать человек, что соберутся на острове – избранные, годами отобранные, – на самом деле ничего для него не значат.
Кроме нее. Кроме нее…
Угораздило же влюбиться, когда, казалось бы, уже все видано, испробовано и ничем не удивишь. Подумаешь – молодое тело. Мало, что ли, у него было молодых телочек? И балерин в том числе. Есть у них особая манкость, достигнутая многолетними упражнениями. Какое наслаждение они могут доставить, просто сжимая и разжимая сокровенные мускулы, будто заглатывая тебя внутрь своего горячего тела.
Но ведь не влюблялся! Давал денег, покупал брильянтик – и все, экипаж теплохода прощается с вами.
Полину он увидел на спектакле в Питере. Сказали ему, что есть в театре Эйфмана такая молодая балеринка – чудо как хороша. Ничего особенного он не ожидал. Всякого насмотрелся.
Балет был интересный, современный, в меру провокационный – как все в этом театре. Но в середине Игорь заскучал.
И тут вышла она. Сначала он даже почувствовал разочарование: вот эта? Совсем худая, по-мальчишески стриженая, какая-то бестелесная, с длиннющими руками-ногами, будто недавно родившийся олененок. Но вот она взмахнула руками без костей – и они взметнулись острыми хищными крыльями над тоненьким туловищем, вот алчно сплелись – расплелись ноги, как тугие листья ядовитого цветка, заглатывающего жертву, и вся она – гибкая, изломанная – превратилась в яркие языки любовного пламени, а буйный ветер музыки раздул его в неистовый пожар. Ей не нужно было тело, чтобы изображать страсть, она сама была ею, сгустком энергии желания, которое никогда не утолить.
Балетные знали, что он в сидит в ложе. Знали, и чего от этого ждать: слухи о баснословных гонорарах за одно выступление, которые он платит избранным раз в год на свой день рождения, делали его в тусовке обожаемым Крезом. Как говорится, осуществителем мечт.
Поэтому он запросто зашел к ней после представления в гримерку.
– Закройте дверь. Я переодеваюсь! – равнодушно сказала она.
Он на секунду растерялся – ему уже лет сто никто не говорил: «закройте дверь!» И от неожиданности глупо пробормотал:
– Я Красовский!
– Я вижу, – сказала Полина. – Пожалуйста, выйдите.
Он закрыл за собой дверь и застыл. Было непонятно, что делать. Бежать к директору с криками: увольте эту нахалку?
