Уйти, затаить обиду и перекрыть гордячке денежный кислород?
Игорь еще помедлил и рассмеялся.
Подозвал какого-то парнишку, сунул денег:
– Сбегай, купи самый большой букет.
И когда она вышла, уже как дурак стоял с букетом.
Она увидела. Усмехнулась. Сказала:
– Я вас слушаю.
– Не хотите со мной поужинать? – спросил Красовский.
Все знали, что за ужином обязательно следует продолжение в шикарном номере лучшей гостиницы. А уже после этого – ангажемент. Игорь свято соблюдал традиции. Этот ужин балерины видели в самых сладких снах.
– Не хочу, – сказала Полина. – Букет дарить будете или теперь уже нет?
– Буду, – сказал Красовский. – Я же знаю – вы просто боитесь потолстеть.
Она засмеялась – голос у нее оказался низкий, с сексуальной хрипотцой, он никак не вязался с ее внешностью по-пацански долговязой девчонки.
Красовский протянул ей цветы. Заглянул в холодные зеленые глаза. И пропал.
Ужинать они пошли только через месяц. Все это время он исправно таскал Полине букеты после спектаклей. Передавал дорогие подарки. Она их возвращала. Он бесился. Словом, жил на полную катушку.
Полина была не такая, как все. Особая. Своенравная во всем. В работе. В отношениях. В сексе. А главное – ее вообще не интересовали его деньги. Очень долго она не принимала от него никаких подарков и никакой помощи.
Усмехалась:
– У меня все есть.
– И кто тебе это все дает? – ревниво злился он.
Пожимала плечами:
– Мне не так много надо. А моя жизнь – не твое дело.
Как-то раз даже настояла: я хочу сама пригласить тебя на ужин.
Повела в ресторан «Метрополь». Заплатила. За него! Он уже забыл, когда в его присутствии кто-нибудь раскрывал кошелек.
– Теперь поедем ко мне, – сказала серьезно. – Сегодня я тебя купила. Будешь делать, что я скажу.
Это была одна из лучших их ночей.
Как она такая сумела сохраниться? Ведь театр балета еще с царских времен – негласный гарем для власть имущих. Сейчас ничего не изменилось. Здесь выживают только покорные. Мясин не был гомосексуалистом, когда его взял к себе Дягилев. Расставшись с ним, он снова вернулся к увлечению женщинами.
Но в балете так: когда те, от кого зависит твоя карьера, зовут – надо идти.
Полина была непокорной. И при этом – страстной. В постели для нее не существовало запретов. Никаких. Как-то нарочно, просто чтобы проверить, он причинил ей сильную боль. Она стерпела. Дала ему закончить. Потом сказала: теперь моя очередь.
Он никогда не встречал такой женщины. Но льстил себя мыслью: она тоже такого мужчины не встречала. Сказала как-то между прочим. И тут же испугалась. Бедная гордая девочка… Она не хотела от него зависеть. Не верила, что он может любить по-настоящему.
Надо было ей это доказать.
Красовский встал и закрыл окно, включил кондиционер. Жарко. Мозги плавятся. Как нарочно, именно сейчас навалились все эти проблемы.
С фирмой. С Яковом. С архивом.
Марина язвительно его спрашивает:
– Зачем ты хочешь стать потомком Мясина? Претендуешь на наследство?
Ему плевать на наследство. Когда у тебя все есть, перед тобой, если ты не одноклеточная амеба, встает вопрос самоидентификации. Вот это все: Кто я? Откуда? Куда иду?
Он читал какое-то исследование австрийской дамы-социолога, изучающей новое поколение богатых русских, живущих в Европе. Много она там нагородила чуши. Но об этом написала правильно: русским богачам сейчас стало важно продлить себя во времени назад, в прошлое, чтобы протянуть ветви своего родословного древа вперед. Они стали искать опоры в утерянных в революцию корнях, в именитых предках, подсознательно пытаясь доказать справедливость полученного ими богатства. Чем глубже твои корни, тем сильнее ствол и мощнее крона.
Его семья и так была не рядовой: прабабка – балерина императорского театра, ее родные – дворяне, пусть и мелкопоместные. Но если в роду есть гены великого Мясина… Это совсем другая история рода. И когда у них с Полиной будут дети…
От этой мысли почему-то потянуло низ живота, а в груди разлилось теплое счастье.
Марина не могла иметь детей. Это не его вина – видит бог, он ей ничего не запрещал. Она сама решила сделать аборт, когда они только начали встречаться. Ведь он был женат.
И у него была дочь. Какие к нему претензии?
Красовский вздохнул.
С Мариной разобраться будет труднее всего. Теперь она стала еще и угрожать:
– Уйдешь – покончу с собой!
Иногда предательская мысль заползала змеей: «Ну так покончи».
Сказал же как-то пьянствовавший тут Пикассо: «Когда я меняю жену, прежнюю мне хочется сжечь».
Если честно, Красовский давно не понимал, зачем существуют на земле женщины за сорок. Нет, ну вот правда. До 20 – ладно, пусть до 25 – это любовницы. Потом до 30 – матери. Хорошо, пусть до 45 они растят детей, хотя сейчас все чаще за них это делают няньки.
Но дальше? В 50? Зачем эти потолстевшие женщины ходят, что-то говорят, вдыхают дефицитный кислород? Даже требуют близости. Какой от них прок? Раз в природе все целесообразно, то вместо менопаузы у женщин должна наступать аннигиляция. Это было бы милосерднее. В том числе для них самих.
Он сам пугался своих мыслей, но деться от них никуда не мог. С первой женой – ошибкой студенческой юности – они легко, как-то вприпрыжку разбежались через год. Смешно вспомнить. Детей не нажили, делить нечего – в мамину квартиру он жену так и не прописал, тусовались у нее в общаге. Вот был развод! Сходили в загс, поставили штампики о досрочном выходе на свободу из брака. К Светке в комнату перепорхнул его лучший друг. А сам он – в койки других факультетских красоток. Через две недели они уже опять все вместе выпивали веселой громко ржущей компанией.
Второй развод проходил тяжелее, отдирали брачные узы с мясом, по-живому. Со скандалами и слезами. Скандалила жена, плакала дочь, семилетняя Соня. Тогда уже у Красовского было что делить. И жена на его же деньги наняла дорогого адвоката: хотела забрать половину его фирмы. Еще и куражилась: «А ты проведи эксперимент: пойдет за тебя эта шлюха без денег?»
Но все как-то утряслось. В России суды принимают решения не по букве закона, а по понятиям: детей оставляют матерям, а деньги – отцам.
Так что Марине кое-что досталось. А потом приумножилось, добавилось, приросло.
Казалось бы – живи и радуйся. Так она свихнулась на почве ревности. Не без оснований, конечно. А кто сейчас не изменяет? Нет, в телефоне стала рыться, по геолокации за его передвижениями следить. Даже с шашкой – висела на стене – на него бросалась. Шизофреничка. Как ни странно, поуспокоило ее появление Тамарки. Почувствовала серьезную угрозу. И замерла. Они с Тамаркой схватились в клинче и застыли: каждая боялась сдвинуться, чтобы не оказаться за канатом.
