Это была ария «Чио-чио-сан». Та самая, которую сирена должна была исполнить на юбилее.
И если бы я сама не видела Тамару мертвой, я поклялась бы, что это поет она.
Невеселая вдова
Хотя нет. Чуть отмерев, я услышала разницу. Голос, который доносился с веранды, передавал все то, чего не хватало Тамаре – горячий ток любви и напрасной нежности, надежду, сквозь которую уже пробивается печаль горького предчувствия…
Это был удивительный, необыкновенный, очень чувственный голос.
– Запела! Веселая вдова! – хмыкнула Анжелка.
– Это… поет Марина? – изумилась я.
– Кто же еще? Она же была тут первой сиреной. Потом Игорь на ней женился. И она петь перестала.
– Почему? – быстро спросила Машка.
Анжелка пожала плечами.
– Чего ей петь, если он ее содержит? Все они… Толстые хищницы!
От этой новой вводной я оторопела. Марина? Первая сирена? Она говорила о том проклятье в третьем лице. Не хотела светиться?
…Прекрасная в своей безграничной печали ария летела над пропастью, уносилась в море, и мне показалось – замирала где-то вдали над островом сирен.
Когда мы заглянули в репетиционную, то увидели: Марина вдребезги пьяна. Но даже едва держась на круглой табуреточке, она точно попадала по клавишам.
Заметив нас, она провела по ним рукой, так что пианино издало длинный вздох. Встала, покачиваясь. И сказала, глядя в упор:
– Что, слетелись? Вороны! Нет тут его! Все! Не-ту!
И, покачиваясь, пошла в сторону спальни.
– Постойте, я хотела спросить… – крикнула ей в спину Машка.
Марина даже не повернула головы. Просто захлопнула за собой дверь.
* * *
…Только сказав это «нет его», она поняла, как трагически ошибалась. Думала, если Игорь умрет – ей будет легче. Сможет нормально дышать.
Дышать она могла. Вот только делать это теперь было совершенно незачем. Воздух, при нем тугой и искрящийся, стал разреженным и безжизненно холодным. Он не насыщал кислородом, а просто вытягивал вместе с выдохом остатки тепла.
Она, даже не сознавая этого, находилась с Игорем в постоянном контакте. Сначала – любовном, потом – враждебном. Даже ее мысли состояли из бесконечных с ним диалогов: споров, разборок, воспоминаний, обвинений. Он все время был тут, как спарринг-партнер. Сейчас она опиралась на пустоту. И вокруг – в мыслях, во всем мире – была пустота. Ничто, никогда не могло ее заполнить. Нет больше в природе такого вещества – веселой никому не принадлежащей энергии жизни, которую, оказывается, как электростанция, вырабатывал этот человек.
* * *
– Он никогда ее не любил, – сказала Анжелка, когда Марина ушла к себе, хлопнув дверью. И сделала многозначительную паузу.
Но узнать, что Анжелка имела в виду, мы не успели. На террасу ворвался Власик.
– Вы… Здесь… Зачем? – задыхаясь, как после бега, пропыхтел он. – Анжела! Я запретил!
– Мы вот как раз с Анжелой хотели что-то у вас спросить, – начала Машка, но Анжелка состроила такую страшную физиономию, что Машка резко сдала назад:
– По Эле новости есть?
– Ищем.
– Как там Андрей?
Власик посмотрел на нас с прищуром.
– Нормально. Зубы лечит.
– Лечит или вставляет? – уточнила Машка.
– Что уцелело – лечит. Остальное вставляет.
Значит, в полицию его Власик решил не сдавать. Когда-то один пациент-депутат, в прошлом – воровской авторитет, мне рассказывал, что у бандитов так: если дал в зубы – значит, на этом все. Конфликт исчерпан, долг погашен. Не знаю, правда, придерживаются ли этого правила службы безопасности. Но, думаю, да, ведь их так многое роднит…
На самом деле нас интересовал, конечно, не Андрей. Поэтому Машка быстро спросила:
– А Соня сейчас где?
– Соня здесь. Ее мать сможет прилететь только через три дня. Она в круизе по Карибам, и раньше судно не зайдет в порт. Сутки лететь… Все, больше нет вопросов? – терпение Власика было на исходе. Но не то Машка.
– Как?! – возопила она. – Соня здесь, вдвоем с пьяной Мариной? Которая еще может быть и… Девочке и так тяжело! Почему вы не взяли ее к себе?
Власик вжал голову в плечи, так что она нырнула в складки жира.
– Маша, куда к себе? Меня целый день нет дома. А Анжела… У нее сложное отношение к детям.
Я вспомнила это сложное отношение.
– Убивать надо этих маленьких уродов! – процедила она в ресторане на пляже, когда рядом в песке громко возились два пятилетних пацана. – И родителей их штрафовать! Почему мы из-за их ублюдков должны страдать! Дети отвратительны! Я бы вообще держала их взаперти. Пока не научатся себя вести!
Словом, Анжелка, и правда, для Сони – не лучшая компания.
– Мы бы хотели с Соней поговорить, – сказала Маша. – Может, взять ее к нам.
– Не надо. Сами разберемся! – сказал Власик.
И ошибся. Запищала рация. Его лицо вытянулось. Он матюкнулся. И сказал:
– Сюда идут карабинеры.
– Зачем? – тупо спросила я.
– Кого-то арестовывать, дорогая.
И Власик бросился в дом.
Карабинеры были прекрасны. Четверо идеально сложенных парней с пистолетами на поясе брутально вышагивали по дорожке, а рядом с ними семенил охранник из КПП на вилле.
При виде нас карабинеры замедлили шаг. Их старший – пошире в плечах и покряжистей, с кустистыми сросшимися бровями – остановился, всмотрелся нам в лица. Тут мы все трое замерли. Знакомиться с прекрасными карабинерами ближе не хотелось. И они зашли внутрь.
– Только бы не Соню! – думала я.
Но дверь открылась – и двое парней вышли, сопровождая пошатывающуюся Марину с застывшим взглядом. Почему-то было видно: ей абсолютно все равно, куда и зачем ее ведут. Еще двое служивых направились в сад. Как потом выяснилось – эксгумировать труп собачки.
Власик семенил за Мариной, приговаривая:
– Я сейчас позвоню адвокату. Ничего без него не говори и не подписывай!
На секунду остановился возле нас. Отрывисто сказал Анжеле:
– Давай быстро домой! Позвоню, проверю. Прими таблетки! И так у тебя нервы ни к черту!
Я отметила, как переменились роли у них в семье.
А он просительно обратился к нам:
– Девочки, не могли бы вы сегодня здесь переночевать? С Соней?
– Ну уж нет! – сказала я. – Давайте мы ее к себе заберем!
– У вас не получится, – вздохнул Власик. – И потом, здесь она под охраной. Ну хоть поговорите с ней. Может, вам она откроет.
