Книга Возраст третьей любви, страница 16. Автор книги Анна Берсенева

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Возраст третьей любви»

Cтраница 16

– Ну, не плачь, деточка, не плачь! – принялась его утешать полная, пожилая продавщица. – Видишь, мама уже платит за машинку! Не плачь, глянь-ка, я уж и в коробку ее ложу, видишь?

Как будто дело было в машине! Он не мог больше сдерживать себя, что-то освободилось в нем, что-то рвалось из груди, неудержимое – и проливалось слезами.

Но чувства к отцу – как их было не сдерживать? Как могли проявиться восхищение, и благоговение, и любовь, и жалость, которые смешивались в Юриной душе, когда он видел, как папа затягивает утром эти жуткие, неудобные ремни на протезе, выходит из дому, идет через двор, стараясь не оскользнуться на раскатанных детьми ледяных дорожках?..

И почему, кстати, эти ремни такие жесткие, такие негнущиеся? Юра даже специально их рассматривал: хуже, чем хомут для лошади, которую конюх запрягал в Кратове! И сам протез – чугунный он, что ли? Неужели нельзя его сделать из легкого металла – как, например, самолет или ракету? Это же так просто, почему же?..

Однажды он спросил об этом у бабушки, и она ответила, усмехнувшись:

– А вот потому, что легкий металл весь пошел на ракеты. Которые, между прочим, проектирует твой папа… Но на него дефицитного металла уже не осталось. Такая страна, Юрочка, человеческая жизнь дешевле жалкой железки.

– Эмилия Яковлевна, зачем вы? – укоризненно заметила мама, оказавшаяся при этом разговоре. – Зачем ребенку…

– Ребенок должен это знать, – отрубила бабушка. – Тем более Юра. Он в этой стране живет и, скорее всего, будет жить. Ты что, хочешь, чтобы он сидел и ждал, пока это блядское государство позаботится о родных ему людях?

Что и говорить, бабушка Миля никогда не стеснялась прямо выражать свои чувства, даже если выражения для этого подходили только нецензурные!

В шесть лет Юрка знал, что врач, к которому папе то и дело приходится ложиться в клинику, называется травматолог. И знал, что сам будет травматологом, когда закончит школу, потом медицинский институт, – и вылечит папу раз и навсегда.

Родители восприняли это как нечто само собою разумеющееся. Он даже и не объяснял им свой выбор, просто сообщил о планах на будущее, когда пришло время идти в первый класс. Впрочем, так, сколько Юра себя помнил, воспринимались родителями любые его решения. Все домашние тревоги были сосредоточены на Еве, и это было справедливо: ее беззащитность слишком бросалась в глаза.

– Что ж, мы с Валей на больничной койке его сделали, – сказала мама бабушке Миле; Юра услышал ее слова случайно, заинтересовался подробностями, но постеснялся спросить. – Помните, Эмилия Яковлевна? Ничего удивительного, что Юрку тянет в медицину!

Маме тоже нельзя было отказать в прямоте, только ее прямота имела другую природу, чем бабушкина. Очень разные они были, его мама Надя и бабушка Миля – по рождению, воспитанию… Или наоборот – очень похожие? Как ни странно, Юра не мог разобраться.


Все и получилось как-то само собою. То есть он, конечно, занимался день и ночь, когда готовился в институт. Еще и к репетитору ходил, потому что химию в школе знал не блестяще, а профилирующим предметом в Первый мед была именно химия.

Юра даже с особенным старанием все это делал – главным образом потому, что бабушка «подстраховала» его на вступительных экзаменах через кого-то из своих бесчисленных знакомых. Внуку она, правда, об этом не сказала, но он сам услышал ее разговор с мамой – и, возмущенный, ворвался в кухню.

– Ну, что ты хочешь мне сказать? – поинтересовалась бабушка Миля, насмешливо глядя в его сердитое лицо и вкусно затягиваясь крепким сигаретным дымом. – Что у всех должны быть равные возможности?

– А хотя бы! – воскликнул Юра. – Мне же стыдно будет смотреть в глаза экзаменаторам, как ты не понимаешь!

– Ничего не стыдно, – спокойно заявила она, гася окурок. – Экзаменаторы тоже не с луны свалились. Занимайся, зубри и сдавай как все. Юра, – добавила она уже мягче, – все я знаю про справедливость, не надо меня воспитывать, мне не семнадцать лет. Может, в каком-нибудь идеальном обществе и надо все делать на общих основаниях, а наше немного по-другому устроено. И я не хочу, чтобы мой внук загремел в армию только потому, что председатель приемной комиссии захочет протолкнуть дочку начальницы своей жены. Понятно тебе? Побереги силы, Юрочка. – Она поднялась из-за стола, чмокнула его в щеку, как маленького, и он, как в детстве, машинально вытер щеку ладонью. – Ты хочешь быть врачом, ты будешь хорошим врачом – зачем тебе ненужные препятствия?

Но в Институт Склифосовского его все-таки распределили уже без блата, это Юра точно знал.

– Вы, Гринев, являете собою тот нечастый случай, когда желания полностью совпадают с возможностями, – сказал ему завкафедрой травматологии. – Я это понял, еще когда вы были на втором курсе, – и рад, что не ошибся.

Юра проводил все свободное время в институтской травматологической клинике именно со второго курса, когда у студентов еще даже не намечалось никакой специализации. Но он-то давно знал, чем будет заниматься, – чего ж ему было ждать?

Внешне Юра, правда, мало напоминал травматолога, каким его представляют испуганные люди: здоровенного мужика со свирепым лицом и огромными волосатыми лапами, которые ломают кости, как спички. Роста он был небольшого, лицо у него было не свирепое, а всего лишь несколько замкнутое, а сильные ли у него руки, с виду понять было невозможно.

«Хорошие руки», – сдержанно характеризовал их любимый преподаватель, профессор Шмельков, и это было для Юры самой большой похвалой. Да он и сам понимал, что уже сейчас многое чувствует руками и неплохо помогает ими голове – тоже, кстати, не пустой.

Но уметь надо было гораздо больше, чем он умел к окончанию института, и одного чутья было слишком мало для настоящей работы. Это Юра сразу же понял в Склифе, и это не стало для него большой неожиданностью.

Работы здесь было столько, что при желании можно было вообще переселиться в больницу, а желания работать у него было в избытке, и сил тоже хватало. Да он, можно сказать, и переселился. Ночные дежурства плавно переходили в рабочие дни, домой Юра приходил только спать, да и то не каждый день, и при этом, как ни странно, даже не чувствовал усталости.

И это было так понятно, так объяснимо! Правда, Юра едва ли стал бы объяснять кому-нибудь, какой счастливый холодок в груди чувствует в ту минуту, когда понимает: вот это он уже умеет, это уже подвластно его опыту, пусть небольшому, но твердому, прочно сидящему в голове и в руках…

И когда вдруг оказалось, что опыта у него явно недостаточно, – хотя бы в глазах облеченных властью людей, хотя бы просто потому, что работает он всего год, – это стало для Юры ощутимым ударом.


Он сидел в ординаторской второй травмы, пил жидкий теплый чай – сестра Люда вечно заваривала какое-то сено – и думал с тоскливой злостью: не пошлют, ни за что не пошлют…

Он думал об этом с той самой минуты, когда клинический ординатор Коля Клюквин заглянул прямо в перевязочную, где Юра возился с гипсом на ноге семнадцатилетней девочки Наташи, и быстро, взволнованно проговорил:

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация