Чуть не все население Сахалина выживало теперь за счет собственноручно пойманной рыбы да огородов, и нечего было лезть с дурацкими советами.
Гринев по-прежнему чувствовал в ушах воздушные пробки, и из-за них не мог понять, что это кричит ярко-зеленый паренек без шапки, – тот, который побежал из-под вертолета в противоположную от берега сторону. Но он явно что-то кричал, метался по льду и махал руками так отчаянно, как будто видел перед собою чудовище.
Гринев пробежал сто метров, отделявшие его от паренька, и наконец понял, в чем дело. Началось то самое, чего опасались больше всего: ледяной массив стал трескаться на мелкие льдины. Между Гриневым и человеком в зеленой куртке пролегла ломаная темная линия, которая на глазах расширялась, заполнялась водой…
– Помогите! – закричал тот. – Ой, что же делать?!
Это «ой» заставило Гринева оторвать глаза от расширяющейся трещины, и тут же он понял, что паренек в зеленой куртке – совсем не паренек, а женщина, что она смотрит на него знакомыми испуганными глазами и топчется на месте.
– Прыгай! – закричал Юра, на минуту забыв ее имя. – Сюда прыгай, не стой, скорее!
– Я боюсь, я не допрыгну, уже далеко! – прокричала она в ответ.
Может, было еще и не очень далеко – не больше метра, – но трещина расширялась стремительно, не оставляя времени на объяснения и уговоры. Юра сам перепрыгнул через темную полосу воды, схватил женщину за руку – и тут лед затрещал так громко, как будто выстрелы раздались и справа, и слева, и прямо у них под ногами.
Словно вздохнув тяжело, льдина оторвалась от общего массива и, почти неощутимо покачиваясь, понесла их в море – все дальше от берега, от маленьких фигурок людей, сгрудившихся вдалеке… Ветер усиливался, мгла сгущалась, и едва ли кто-нибудь из сотен рыбаков заметил, как два человека медленно исчезают во мгле.
Часть ВТОРАЯ
Глава 1
Остров Сахалин возник в жизни Жени Стивенс совершенно случайно – и вместе с тем как результат ее собственных, вполне определенно направленных усилий.
Усилия, правда, она прилагала не слишком упорные, все вышло почти в шутку. Но за двадцать четыре свои неполных года Женя давно уже поняла, что просто так, по мановению судьбы, в жизни вообще ничего не происходит.
К ней даже цыганки никогда не приставали на улице, хотя они ведь ко всем молоденьким блондинкам цеплялись с назойливыми требованиями погадать, «что было, что будет, чем сердце успокоится». Жене достаточно было окинуть непрошеную прорицательницу всего одним холодным взглядом, чтобы та молча свернула в сторону.
Сколько Женя себя помнила, она всегда была хозяйкой своей жизни и ни в чьих советах не нуждалась. И это всегда казалось ей совершенно естественным – а как иначе? Все, что Женя видела вокруг себя с тех самых пор, как научилась улавливать суть происходящего, – а научилась она этому очень рано, – все не давало оснований надеяться на чьи бы то ни было силы, кроме собственных.
Хотя, на сторонний взгляд, жизнь ее складывалась вполне благополучно. И уж во всяком случае, у Женечки Стивенс не было никакой необходимости участвововать в повседневной борьбе за выживание, в которой поневоле приходится участвовать тем, кто с нуля пробивает себе дорогу в жизни.
Мама была актрисой Театра на Малой Бронной, за кулисами которого и прошло все Женино детство.
Мама была даже не просто актрисой, а ведущей, заслуженной СССР, и играла главные роли в самых репертуарных спектаклях. И Женя с детства гордилась мамиными ролями едва ли не больше, чем ее красотой, чудесным голосом и легкой, манящей походкой.
Были, конечно, и внешние, очень эффектные, приметы известности, к которым Женя тоже привыкла с детства. Маму узнавали в магазине, дома не увядали огромные букеты, школьная англичанка говорила восхищенно:
– Была вчера на «Месяце в деревне». Как, Женечка, мама твоя изумительно играла Наталью Петровну, я просто плакала! Непременно поблагодари ее еще раз за билеты!
И все-таки эти внешние приметы значили гораздо меньше, чем истинная, достойная гордости примета счастья – мамин талант…
Женя от природы была наделена ясным и здравым умом и тогда же, в детстве, прекрасно разобралась в том, что от чего зависит, что первично, а что вторично. Не столь уж очевидные законы жизни она вывела для себя совершенно самостоятельно. Маме просто некогда было беседовать с дочкой о таких вещах – вполне, на ее материнский взгляд, отвлеченных для одиннадцатилетней девочки.
Стоило ли, например, объяснять, что такое театральные интриги? Кое-что Женечка, наверно, и сама замечает, все-таки с малых лет, можно сказать, живет за кулисами. А чего не замечает – того, значит, и объяснять не надо…
Женя замечала гораздо больше, чем мама могла предполагать, хотя бы в тех же интригах. Тем более что молодые актрисы не стесняясь болтали в ее присутствии обо всех закулисных делах.
Да и вообще, в театре все чувства и отношения были предельно обострены, по-актерски усилены, выражены отчетливее, чем где бы то ни было. Хватило бы и меньшей, чем у Жени, проницательности, чтобы в них разобраться.
В одиннадцать лет она прекрасно знала, например, какую роль играет – не только на сцене – любовница главного режиссера. И как, и когда она перестала играть эту роль – это Женя тоже не преминула заметить…
Все это не было праздным любопытством, жадным и жалким интересом к сплетням и скандалам. Женя наблюдала и делала выводы – сначала неосознанно, а потом уже и понимая, что все эти наблюдения непременно пригодятся ей в жизни, даже если она не будет актрисой.
Главный вывод, который она сделала, был неожидан и предельно прост: что дано от Бога, того нельзя растрачивать по мелочам.
По мелочам, в Женином понимании, растратила свои способности Ника Горюнова – та самая любовница главрежа, которую увлеченно обсуждали в гримерках. А как еще можно было оценить ее цеплянье за своего, как она говорила, Мастера С Большой Буквы, ее жалкие попытки удержать его: сначала полностью, потом хотя бы частично, потом – хотя бы иногда? Стоило ли удивляться, что, как только этот пошлый роман наконец завершился, Ника совершенно поблекла, увяла, а вскоре и вовсе исчезла из театра?
Чем, если не растратой себя по мелочам, можно было назвать бесконечные разговоры о том, как получить вожделенную роль: кому для этого надо шепнуть, кому дать, кого «заткнуть»? Даже у Жени, отстраненно следящей за всеми этими перипетиями, голова начинала болеть от их многосложности. Что же должны были чувствовать активные участницы этих интриг! И смогла бы, например, мама играть так, как она играет, если бы каждой ее роли предшествовало вот это все: дать, шепнуть, заткнуть?..
Едва ли смогла бы! Как ни печально было Жене это понимать, но понимать приходилось: мама тоже, наверное, если не совсем растратила бы свой талант, то сильно бы ему повредила.
Но этого не происходило, потому что к маме прилагался папа, а у папы была должность – и не в театре, а в Министерстве культуры.
