Самовара не ставили. Он был, темнел на кухне чуть подкопченным боком, но от него веяло холодом, а воду Лиза согрела по-простому, в чугунке. Даже и не согрела, просто вынула уже горячую из печи, что топилась просто для тепла. А заодно и готовили.
Черандак откровенно улегся поперек порога.
— Может, каши с дороги? — Хмуро и как-то обреченно поинтересовалась девушка.
— Не голодны, — мотнул головой шаман. — Да и от чаю, спасибо, откажемся.
— Что так? Или не с добром пришли?
— А это вам судить. Что для одних добро, для других — худо.
Девушка в длинном, чуть не до пола, платье с подозрением косилась на мои брюки. Похоже, в ее представлении о жизни штаны были дном, ниже которого и падать-то уже некуда. И новость, что она не должна угощать меня из своих чашек и мисок, принесла ей заметное облегчение. Лиза расслабилась, даже концы шали из рук выпустила.
Павел Егорович, напротив, весь как-то подобрался:
— Господин нойда... Вправду, поможете?
— Смотря, что попросите, — рассудительно сказал Хукку. — Если отворотку укрепить, чтобы никто за нее не прошел, то это не выйдет. Тут гайду нужна, и сильная. Матерая.
Хозяин усадьбы перевел взгляд на меня...
— Молодая еще, — подтвердил шаман. — Вот лет через пятьдесят — может быть.
— Мне бы Лизавету Андреевну... Как-то... Лучше всего до Варшавы, там крестная ее примет. Кровь сберечь. Клятву мы давали.
— Родовую? — Не утерпела я, хоть и клялась сама себе рта не открывать. Хукку зря бы предостерегать не стал.
Лиза сверкнула недобрым взглядом из под ресниц.
— Ага. Лизаветы Андреевны дед покойный взял. Добровольную. На крови.
— Нерушимую, значит, — кивнула я.
— Других не даем, — мужик приосанился, даже лохматая борода встала торчком. — Приближенные мы и доверенные. Род бережем.
— Понятно...
Хукку оглядел прикидывающим взглядом хозяев. И, едва заметно, вздохнув, признал:
— До самой Варшавы не получится. Сил не хватит. Но из усадьбы выведу. И дальше... немного помогу. Советом и силой. Захотите — справитесь.
— Да как же вы это проделаете-то, господин нойда? — Простодушно удивился хозяин, — Ить вокруг плотненько обложили, ироды.
Призрак негромко зарычал. Скосив на него взгляд, Хукку сказал:
— Я бы вас очень попросил... воздержаться от политических заявлений. Уж не знаю, что и как вы там наворотили, но подчинить духа полностью у вас не вышло. Теперь придется договариваться и лучше его... не злить. Он и так из-за своего бойца расстроен.
Лиза вскинулась, открыла, было, рот... но Хукку ее опередил, не дав свершиться непоправимому.
— А у вас, Елизавета Андреевна, какая-нибудь удобная одежда есть?
— Это мужские портки, что ли? — Мгновенно встопорщилась девушка, разом забыв про политику. — Не уговаривайте. Не одену! Не было в роду Мызниковых такого позора.
— И на лошади в платье поскачете, — хмыкнул Хукку, — без седла...
Видимо, аргумент был сильным. Девчонка ахнула и призадумалась.
— Так ведь, господин нойда... Лошадей-то нет, — Павел Егорович развел руками, — Каких забрали, а каких и съели.
Шаман раздвинул губы в улыбке:
— Лошади будут. Самые быстрые. Птица не догонит. Так что, господа хорошие, рекомендую прямо сейчас собрать все самое ценное и легкое, взять паспорта и немного сменной одежды — ровно столько, чтобы унести в руках. Мелкие деньги в кошелек, золото спрятать.
— А золота-то и нет у нас, совсем нет, господин нойда, — завел свою шарманку хозяин, но Хукку только зыркнул на него из под светлых, сросшихся бровей.
— Пять золотых червонцев найдется? Это моя цена будет. Нет золота — нет разговора. Сам знаешь, нойды даром не ворожат. Запрещено нам.
— Пять... — мужик хотел, было, расплыться в улыбке, но опомнился и снова скроил жалобное лицо, — господин нойда, а за три — не проведете?
Уголок губ моего приятеля дрогнул:
— Ты и со смертью торговаться будешь?
— Понял, — вздохнул тот. — Пять червонцев будет.
— Плата вперед.
— Да уж знаем, господин нойда, — солидно кивнул Павел Егорович, — так же, как и то, что с нойдами не торгуются.
— Проверял, что ли? — Сообразил Хукку.
— Уж не держите обиды. Много нынче разного народа по дорогам ходит. Всем верить...
— Всем не нужно. Нам — придется. Пусти их, Призрак...
Черандак посторонился. Лиза, покосившись на меня с каким-то обреченным спокойствием, вышла из кухни, храня на лице выражение крайней задумчивости.
Павел Егорович, прежде чем последовать за ней, еще раз подозрительно глянул на Хукку. Но тот сидел с невозмутимостью статуи в тайском храме, а каменному лицу его могли позавидовать те же статуи.
— Пойду я... Собраться нужно, и вообще.
— Еды на два-три дня с собой возьмите, — насквозь нейтральным тоном посоветовал Хукку.
— Это завсегда, это обязательно. Понятие имеем, — кивнул мужик и, наконец, ушел.
Шаман встряхнулся, как пес, на которого опрокинули ведро воды из колодца.
— Не очень хороший расклад, — тихо, почти одними губами, поделился он. — Ночь не та. Да и — глубоко слишком. Сто лет — не пять и не десять.
— Боишься, что не вытянешь?
— Этого не боюсь. Сила шамана — не водка и не деньги. Если уж есть, то "вдруг" не кончится.
— Тогда что не так? — Не поняла я.
— Родовая клятва. Она же на землю завязана, я ничего не путаю?
Я поняла сразу. И тоже скисла.
— Выходит, вилка у мужика? Уедет от усадьбы — умрет. И останется, и кровь не убережет — умрет. Так и так смертник? Думаешь, он это знает?
— Сама же слышала, клятва добровольная. Значит — знает.
Мы замолчали. А что тут можно было сказать? Да и сделать... У меня никаких мыслей не было. Разве — взять с собой родной земли горсть в узелке. Иногда срабатывает. Но как и любой нарушенный ритуал — без гарантии.
ГЛАВА 39
В мужских штанах, явно с чужого... Плеча — не скажешь, а сермяжная правда звучала неприлично. В общем, в чужой одежке Лиза выглядела как огородное чучелко. Сапожки, правда, были свои — кокетливые, на шнуровке с каблучком — рюмочкой. В сочетании с портками, подвязанными веревкой, явно женским, двубортным жакетом и зимней шалью, намотанной на голову... зрелище для сильных духом!
Павел Егорович, который всего лишь дополнил свой повседневный наряд плотным английским тренчкотом и кепкой, выглядел рядом с ней просто иконой стиля.
