— Уж такие они тайные... Уверена, весь полигон знал. Про меня — так точно, мне же и в голову не пришло скрывать.
— Это можно считать согласием? — Хукку подобрался, как кот перед прыжком.
— Согласием на что? — Неожиданно развеселилась я, — Предложения-то я еще не слышала. Предъявите товар лицом, господин шаман.
— Ах вот как мы играем.
Он в два шага оказался у стола, достал из-за пояса нож и одним уверенным движением, не примеряясь, развалил яблоко на две абсолютно равные половинки. Брызнул сок. Тонкий аромат Белого Налива коснулся моих ноздрей и наполнил рот слюной. С утра во рту, кроме приворотного зелья, ничего не было.
— Вот половина моей смертной плоти и бессмертной души. Прими этот дар и меня, как своего супруга по обе стороны вечности.
Он стоял рядом и протягивал яблоко на ладони. Выражение темных глаз было совершенно нечитаемым.
А я взяла. И подыграла, сунула ему вторую половину:
— Вот половина моей смертной плоти и бессмертной души. Прими этот дар и меня, как свою супругу по обе стороны вечности.
Яблоко оказалось вкусным до умопомрачения. Настолько, что я сгрызла не только сердцевину и семечки вместе со шкурками, но и твердый черенок растерла зубами на волокна и проглотила.
Целовались мы долго, упоенно, сладко — и немного зло. Словно мстили кому-то за пять лет ожидания. А кому, кроме себя?
Наконец шаман каким-то запредельным усилием отстранился. Дышал он часто и рвано.
— Подтвердим союз?
— Брачной постелью? Так ведь нельзя же...
— Сегодня можно, — ошарашил меня он. — Петля времени. Утром все будет списано, как не было. Смерть, любовь, долги. Как будто просто приснился сон. У нас ничего не будет, но зато и платить не придется. Это время я украл у богов. Украл, потому что хотел. Просто — хотел. Не спрашивай, я не знаю, что ответить... Будешь моей женой на остаток этой ночи?
Я, в отличие от шамана, прекрасно знала, что на такое ответить. И ответила:
— Буду.
Мы вышли в ночь — но это была не та ночь, которую мы оставили. Ни реки, ни леса, ни тварей. Даже луны не было.
Был луг с шелковым разнотравьем, были звезды. Было очень тепло и почти безветренно.
Шамана мало кто назвал бы красивым. Но невзрачным, незапоминающимся не назвал бы никто. Своими острыми чертами лица, острым кадыком, острыми ключицами он врезался в память, как нож... А еще были темные глаза, наполненные силой, голос — всегда негромкий и аура, которая ощутимо давила. На всех.
Только мне всегда почему-то хотелось завернуться в нее и мурлыкать. Вот, сбылось.
Почему-то я отчаянно не желала спешить. А желала растянуть каждое мгновение, крутить его в руках и любоваться. Рассматривать... как шаман сейчас рассматривал меня. Хотя — на что тут смотреть? Тощая, плоская, плечи переразвиты — это от спортивного фехтования, покрути-ка килограммовой дюралькой пять лет, что там от женственности и трепетности останется?
Икры тоже слишком мощные — высокие сапоги не застегнуть. Это — походы, в основном, горные. Грудь... ну, уж что есть, на базар не несть.
Но его, похоже, все устраивало.
— Они тебя целуют, — шепнул Хукку.
— Кто?
— Звезды... Не хочу им уступать. Я тоже умею, не хуже.
Умел, что там говорить!
Наверное, я немного сошла с ума. Или от рождения этого ума было немного. Иначе чем объяснить что острое, некрасивое лицо Хукку совершенно заслонило мне небо?
Я проснулась с полным ощущением, что стартовал Конец Света. Дикий грохот и лязг ворвался в сонный мозг, проник под закрытые веки и почти убедил, что жизнь ужасна.
Спас меня Хукку. Шаман успокаивающе погладил меня по плечу и громко спросил:
— Ты, с кастрюлей... Выбирай, проклясть или благословить?
Лязг немедленно стих. Ткань палатки дрогнула. А потом неуверенный голос спросил:
— А.. можно я сам, господин жрец?
— Что — сам? — Строго уточнил Хукку.
— У-утоплюсь...
— Это милость, которую еще заслужить надо.
Я ткнулась лицом в острое плечо шамана и давила хохот. А параллельно разглядывала татухи. Ночью как-то не до того было. "Супруг" умел не только целоваться, и спроси меня — небо на землю не падало, нечисть под звездами не плясала — я бы только плечами пожала. Может и плясала, а, может, падающее небо назад вешала — я ничего не видела.
...А узоры были крутыми. Они покрывали руки шамана полностью — от запястий до плеч и больше всего напоминали закрученные спиралью строчки неизвестного мне языка.
Я открыла, было, рот, чтобы озвучить свои мысли, но Хукку поймал мой взгляд и качнул головой. То есть я правильно догадалась — эту тайну мне знать нельзя.
— Все уже встали, — озвучил мои мысли шаман, посмотрел на мобильный телефон и выругался. — Пяти утра нет! Вот что получается, когда на шесть локаций ни одной канистры нормального самогона. Рани... незаметно тебе отсюда уже не выйти.
— А кто-то собирался прятаться? — Удивилась я. — Мне все равно.
— Да? Ну и отлично. Потому что мне — тем более. Я вообще горжусь до неба.
— Между прочим, — я фыркнула, — помнишь, как в книжке: когда король входил к королеве, у жрецов в храмах гонг начинал гудеть. Понятно, что у них там три династии прервались. Если бы за твоей личной жизнью так следили, чтоб ты делал?
— Подарил бы жрецам беруши и делал что хотел. И когда хотел.
Шаман вылез из под спальника, совершенно не стесняясь того, что подарил мне шикарную возможность разглядеть его тело во всех подробностях. Кажется, ему даже нравилось, что я не отвожу взгляда.
Хукку подмигнул мне, влез в игровые штаны, все остальное прихватил с собой и на четвереньках выполз из палатки, оставляя мне жилплощадь. А еще — мобильник, совершенно и абсолютно незапароленный и нож Маэвы.
Нож я прихватила с собой, чтобы отдать при случае. А мобильник даже трогать не стала. Мало ли, что за жизнь у моего шамана за пределами полигона. Тут он мой. А что происходит на полигоне, то здесь и остается.
В лагере уже пахло гречкой с тушенкой. У костра я заметила маму. Похоже, была ее очередь. Или она сама вызвалась.
— Привет, — сказала я, присаживаясь на бревне, — как ты?
Она сдержанно улыбнулась и ничего не ответила, да и не требовался мне ее ответ. Ни мне, ни Маэве. Бог знает своих, это верно. Только мы их тоже знаем.
— Алена в мертвятнике полночи фырчала. Кажется, она думала, что мы ее, реально, жертвопринесем. Нет, у нее профдеформация, это понятно. Но непонятно, чем она сейчас-то недовольна, — Мама хмыкнула, — кстати, как это вышло? Я же видела, что нож вошел в тело...
