Вдоль стен хранилища тянулись аккуратные ряды папок-скоросшивателей, расположенных в идеальном хронологическом порядке. Корешок каждой покрывал белесый налет пыли, свидетельствуя о месяцах или даже годах нетронутости.
Бегло оглядев стеллажи, Ло Фэй пометил маркером места по краям ячеек, где раньше прилегали друг к другу вынутые папки.
– Ну-ка, выключите свет, – велел он Цзэн Жихуа.
Тот щелкнул выключателем, и резкие потемки прорезал лучик света от фонарика в руке Ло Фэя. Он направил его на только что нанесенные пометки и, наклонив голову, стал разглядывать их под разными углами. Понаблюдав так минуты три, удовлетворенно выдохнул.
– Что-нибудь прояснилось? – поинтересовался Цзэн Жихуа, тайком радуясь смене настроения у начальства.
– А вы подойдите, гляньте, – позвал Ло Фэй, высвечивая фонариком одну из пометок в самом низу.
Цзэн Жихуа присел на корточки и принялся изучать высвеченные места. Они выглядели несколько иначе, чем остальные, даже непонятно почему.
– Здесь со многих папок осыпалась пыль, – пояснил Ло Фэй. – А это значит, что кто-то недавно их просматривал. Представьте себе, как преступник перелистывает их все по очереди, пока наконец не находит ту, которая ему нужна. И вынимает из всего множества одну.
Цзэн Жихуа хмыкнул в знак согласия.
– А теперь смотрим на другие пометки. – Ло Фэй перенаправил луч фонарика. – Пыль вокруг вынутых папок практически не потревожена. То есть здесь преступник вообще не задерживался и не искал, а просто дергал папки наобум. Поскольку время пребывания в архиве ограничено, шевелился он быстро. Прямо-таки метался.
Цзэн Жихуа азартно щелкнул пальцами:
– То есть этим маневром он пробовал отвлечь наше внимание, сбить со следа. Как я и предполагал. А настоящей его целью была вон та, внизу слева.
Ло Фэй усмехнулся:
– Ну что ж, посмотрим, что на самом деле искали Эвмениды…
Цзэн Жихуа снова включил свет и стал перебирать стопу папок на ближнем столе. Он тщательно проверял даты на всех ярлыках, сопоставляя их с наименованиями ячеек на полках, откуда они были сняты. И вскоре нужная папка обнаружилась.
1984 год. А под ним – строчка текста:
«Дело № 130 о захвате заложника».
20:13
Хирургическое отделение, центральная больница провинции
После операции У Иньу перевели в отдельную палату интенсивной терапии. Врачи прогнозировали полное выздоровление. По их утверждению, после курса физиотерапии пациент сможет пользоваться своей приживленной левой рукой, причем без особого труда.
С утра весть об убийствах в отеле успела распространиться, словно лесной пожар. Орды репортеров хлынули в больницу, представляя всевозможные СМИ, как местные, так и центральные. Однако всех жаждущих попасть в отделение интенсивной терапии быстро заворачивал персонал больницы: пациент только что покинул операционную и беспокоить его нельзя.
Едва старшая медсестра успела выпроводить очередную пару журналюг, как к ней подошел некто третий. На вид ему было не больше двадцати пяти; небрежность одежды заметно отличала его от добротно одетых репортеров. Пиджак распахнут, рубашка под ним плотно облегает развитую грудь и плоский живот. Еще бо́льшую уверенность ему придавали темные очки-авиаторы.
– В какой палате у вас лежит У Иньу? – спросил он непринужденно.
Старшая медсестра, женщина на четвертом десятке, встретила его с неприступным видом.
– Вы родственник?
– Нет. – Он качнул головой, показывая бейдж. – Полиция.
Лицо медсестры заметно смягчилось:
– Прошу прощения, господин. Я не знала…
– Да перестаньте. – Он дружелюбно улыбнулся.
– Эти журналисты – настоящая, извините, заноза в одном месте. Я думала, вы тоже один из них…
– Да разве ж я не понимаю. – Он великодушно махнул рукой. – Вы просто делаете свою работу, причем справляетесь с ней превосходно. Подумать только: сдерживать весь день натиск такой оравы! Тут никакого терпения не хватит. Позже я свяжусь со своей командой и попрошу прислать вам в помощь пару офицеров.
Старшая медсестра просияла.
– Я, с вашего позволения, загляну к выздоравливающему? – попросил посетитель.
– Да-да, конечно. – Женщина, повернувшись, указала в конец коридора. – Третья дверь слева, номер семьсот семь.
С благодарностью кивнув ей, мужчина направился к отделению интенсивной терапии. «Красоты хоть отбавляй, а вот ума нет», – подумал он с усмешкой.
22:40
Бар «Барбара»
В баре было многолюдно. Локтем невозможно было пошевелить, не зацепив при этом троих. Именно поэтому Хань Хао и решил пристроиться здесь.
Молодую пару он сегодня обобрал сугубо по необходимости; теперь их лица преследовали его. Глаза, полные ошеломленного ужаса и отвращения. «Теперь еще и это припаяют», – невесело прикидывал он. Убийство, побег, а теперь вот еще и грабеж…
Перед глазами что-то проплыло – свежеоткупоренная бутылка пива. Хань Хао поднял глаза. Рядом на табурете сидела женщина: плотный макияж, обесцвеченные волосы. Пододвинувшись, она нежно приникла губами к его уху:
– Бесплатно, господин Хань.
Каждый мускул в его теле чутко напрягся.
Женщина усмехнулась, отчего «шпаклевка» возле глаз чуть потрескалась:
– Любезное подношение вон от того парня. Я всего лишь передаю.
Взглядом она указала на дальний, тускло освещенный угол бара, где за столиком в одиночестве сидел мужчина. В глазах у него красноватыми бликами отражался кончик тлеющей сигареты.
– Он?
Сердце неистово забилось. Руки как будто высчитывали, что им делать в следующую секунду.
– Не знаю, как ты, – сказала женщина, – а я обычно не спрашиваю лишнего, когда мне подносят бутылочку, да еще бесплатно.
С пивом в руке Хань Хао встал и двинулся к столику.
Ранее тем же вечером, 21:30
Ресторан «Люйянчунь»
Он сидел в той же выгородке, что и в прошлый раз. До недавнего времени повторных появлений в людных местах он избегал. Но насчет ресторана «Люйянчунь» делал исключение. Не удержался и на этот раз.
Последние два дня выдались тяжелее, чем ожидалось. Необходимо было разобраться в своих чувствах, и этот ресторан был идеальным местом для того, чтобы успокоиться и поразмыслить.
Юань Чжибан был уже не первой отечески родственной фигурой, которую он утратил. Наставник был третьим.
А вначале он потерял своего настоящего отца.
По правде сказать, годы, проведенные с ним, счастливыми не были. Слишком уж тяжелым бременем забот, слишком большой болью был отягощен этот человек. Даже сейчас воспоминания о привязанности, которую проявлял к нему отец, были исполнены грусти.
