Тот был неустрашим:
– Ты еще не застрелил меня, а это значит, что ты хочешь вести переговоры. Так что давай, выкладывай свои условия.
– Ты называешь это переговорами? – Хань Хао усмехнулся. – Считаешь меня совсем уж за дурака? Я до сих пор не выстрелил в тебя потому, что хочу, чтобы твоя смерть была как можно более долгой и мучительной. Так что дам тебе еще немного времени, чтобы ты вспомнил свою семью, воскресил в памяти все, чем дорожишь… Я дам тебе покинуть этот мир лишь после того, как ты начнешь молить меня о пощаде.
От этих слов братец Хуа похолодел.
– Так это и есть твоя цель? Поняв, что тебе не сбежать, ты теперь, в окружении копов, хочешь просто заставить меня страдать, прежде чем я умру?
– Верно, – процедил Хань Хао. – Вот что ты получишь от меня за свой обман.
Братец Хуа поморщился:
– Мы с тобой не схожи. Да, я убивал людей, но только ради решения проблем. И никогда не упивался этим.
– Очень жаль. Это как раз мой стиль, – вновь усмехнулся Хань Хао. Голова у него уже шла кругом.
Братец Хуа вздохнул и примолк.
В зеркалах стало заметно какое-то движение. Полиция разгоняла собравшуюся вокруг машины толпу.
Хань Хао знал, что времени у него не так уж много. Он провел указательным пальцем по стволу пистолета.
– Надеюсь, ты закончил вспоминать, – пробурчал он.
– Ну а ты? – тихо спросил братец Хуа.
Хань Хао нахмурился:
– Что ты имеешь в виду?
– Мне кажется, ты совсем забыл о своих жене и сыне. А вот я – нет. Последние несколько дней я присматривал за ними особенно усердно.
Голос братца Хуа был вкрадчивым, даже нежным, но кровь Хань Хао от этих слов вскипела. Он ткнул стволом в висок братца Хуа.
– Лучше б ты мне врал, сучий потрох…
От ухмылки пленника по спине Хань Хао пробежали мурашки.
– Дундун – мальчонка на редкость смышленый. Жаль, что он недостаточно взрослый, чтобы заботиться о себе… Несколько моих людей за ним присматривают – на расстоянии, само собой. – Голос братца Хуа сочился зловещим холодком. – Но если я умру, то одернуть их будет некому. И я не могу гарантировать, что они всё так же будут печься о безопасности твоего сынишки.
Грудь Хань Хао сдавило, как от тугого удара кулаком в сердце. Рука начала дрожать. Глубоким вздохом он превозмог боль и проронил:
– В чем твоя игра?
– Как я уже сказал, мне не нравится делать людям больно. И лично у меня нет никакого желания, чтобы твой сын страдал. Но иногда для достижения нужного результата требуется принимать меры. А игра вот какая: я хочу, чтобы ты сделал выбор. Это все равно что подбросить монетку – с той разницей, что ты полностью отвечаешь за результат.
Лицо Хань Хао стало мертвенно-бледным. Спустя секунду он нажал кнопку управления окном. Когда стекло ушло вниз, выкрикнул:
– Я хочу обсудить условия!
Снаружи к своему бывшему коллеге приблизился Ло Фэй.
– Я здесь, Хань Хао. И готов выслушать ваши доводы.
– Нет, – последовал ответ. – Единственный, с кем я буду говорить, – это Инь Цзянь. Скажите ему, чтобы сел в машину.
Ло Фэй нахмурился, но прежде чем он успел отреагировать, подошел Инь Цзянь.
– Позвольте мне это сделать, начальник Ло.
Ло Фэй колебался. Была ли это ловушка? Но что-то во взгляде Инь Цзяня говорило об обратном. Цзянь и Хань Хао много лет тесно сотрудничали.
– Хорошо, – сказал он наконец и, похлопав молодого офицера по плечу, понизил голос: – Будьте готовы пустить в ход оружие. Разрешаю использовать любые методы, необходимые для разрешения ситуации.
Поняв, что имеет в виду начальник, Инь Цзянь побледнел.
– Вас понял, – с мрачноватой торжественностью ответил он. Под взглядами полицейских подошел к машине и заглянул в открытое окно.
Хань Хао кивнул на пассажирское сиденье впереди себя.
– Усаживайся.
Дверная ручка щелкнула, и Инь Цзянь опустился на сиденье. Его правая рука у груди была согнута под странным углом. Хань Хао спесиво фыркнул:
– Достань пистолет, Инь Цзянь. К чему стеснение…
Инь Цзянь сжал губы. Затем поднял ствол и навел на голову своего бывшего начальника:
– Я сожалею, начальник Хань. Для вас лучший выход – сложить оружие и выйти из машины вместе со мной. Не усложняйте ситуацию.
Темные глаза Хань Хао горели сухо и страшно:
– О чем тут сожалеть? Это твоя работа. А извиняться должен я. Ты же делаешь то, что должен.
Инь Цзянь удивленно застыл.
– Я знаю, что своим последним побегом наверняка усложнил вам всем жизнь. Сегодня я все облегчу. Давай, стреляй, и дело с концом.
– Нет, – возразил Инь Цзянь. – Этого я делать не желаю. А просто хочу вывести вас из тупика.
– Какой в этом смысл? – Хань Хао криво улыбнулся. – Лишь всадив в меня сейчас пулю, ты расквитаешься за свои ошибки. Я – тот, кто усадил тебя в лужу. Так что давай, прояви самоуважение!
Инь Цзянь покачал головой:
– Опустите пистолет. Не заставляйте меня делать это за вас.
Братец Хуа издал долгий театральный вздох:
– Похоже, Хань Хао, твой старый приятель в сомнениях.
Хань Хао сердито выдохнул:
– Полицейский, Инь Цзянь, должен быть прежде всего решительным. Это единственный способ добиться успеха. Если б я не…
Слова застряли у него в горле как рыбья кость. Он собирался упомянуть о случае в парке Шуанлушань много лет назад. Если б он тогда не проявил решительность в сокрытии случайного убийства своего сослуживца, его не повысили бы до начальника уголовного розыска. Но если б он признался, Эвмениды никогда не смогли бы его шантажировать, толкнув через это на случайное убийство Дэн Хуа. Семена того проклятого дня были посеяны давным-давно…
Хань Хао вздрогнул, словно силясь освободиться от воспоминаний, после чего подался вперед и умоляюще поглядел на Инь Цзяня:
– Когда ты был моим помощником, разве я когда-либо уклонялся от обещанного?
– Никогда.
– Тогда слушай меня. Сейчас я сосчитаю до трех. Если ты к тому времени не спустишь курок, я застрелю братца Хуа, открою эту дверь и побегу. Меня застрелят, а люди братца Хуа явятся за моим сыном.
– Нет! Такого нельзя допустить!
– Будем считать, что до тебя дошло, – произнес Хань Хао, в последний раз глядя на Инь Цзяня. – Один…
– Нет! – рявкнул Инь Цзянь.
Хань Хао его проигнорировал:
– Два…
На подбородке Инь Цзяня запульсировала синяя вена. Его ствол дрожал.
