Правда, оказалось, что личная жизнь занимает времени куда больше, чем самые напряженные тренировки. А сессию отменить забыли. В результате я вылетел из института и примерил замечательные кирзовые сапоги и форму с погонами. Девушка на проводы не пришла, а через три месяца написала, что выходит замуж.
Огорчился я тогда страшно: как-то привык уже ее своей считать. Думал, пойду в караул да застрелюсь. Сейчас понимаю, что детский сад, но тогда страдал, даже очень. Впрочем, перестрадал тоже быстро и решил жить дальше.
В армии служил без изысков. Не десант и не спецназ. Войска ПВО. Ночные дежурства, короткий сон и новое дежурство. Ужасы дедовщины, про которые много читал потом, как-то прошли мимо. Отслужил.
По возвращении решил поднажать на учебу. Учился на истфаке. Большая часть преподов были тоскливо-партийными и идейно-коммунистическими. С истфака тогда историки не особенно часто выпускались: в основном шли или в партийные органы, или в КГБ. Потому и преподы были очень правильные. Барабанили материал, как по уставу.
Но были и звездочки. Один из них преподавал историю Дальнего Востока. То есть историю того места, где я и жил. Это было прикольно: вдруг понять, что сражение с племенем дючеров (это такой народ, который жил на Амуре до прихода русских и угнетал будущие малые народности Приамурья) происходило на территории городка Биробиджан (он в 160 километрах от моего родного города). А возле самого родного города Хабаровска, на высоком берегу Амура высилась крепость Косогорский острог – первая русская столица Приамурья.
Я стал ходить к нему на факультатив, на кружок и даже домой. И – едва не послал всё это к той самой милой матери. Лекции, книжки про историю, рассказы были необычны, увлекательны. А вот работа историка – как говорил наш препод, «верстак историка», – мне понравилась намного меньше. Оказалось, что история – это бесконечное копание в старых бумажках, таможенных книгах, доносах, челобитных с тем, чтобы вытащить из них кусочек прошлого. Пожилые «девочки» в архивах выкладывали на стол пухлые «дела» про далекое прошлое. В этой пыльной макулатуре и приходилось просиживать днями и неделями. Этого мало: приходилось читать кучу книг по теории, по связанным с моими героями событиям. Словом, я потихоньку превращался в архивную крысу.
Как-то утром, встав перед зеркалом, я увидел вполне откровенно намечающийся животик. Огорченный увиденным, решил потихоньку начать тренироваться. Нет, не бокс. Но к тому времени уже появились качалки, где за деньги можно было потягать штангу, гантели, подергать тренажеры. Утром пробежка, вечером – тренировка. Постепенно привел себя в порядок.
Но историю не бросил. Архивы и качалки благополучно совместились. И даже девушки стали появляться. Правда, я старался не влюбляться: сильно обжег меня первый опыт. В общем, как-то жил.
На досуге увлекся старым оружием. Даже не мечами, хотя это тоже прикольно, а первым огнестрелом на Руси. Запоем читал про пищали, ручницы, фитили и кремнёвые замки. На заводе, где работали мои одноклассники, я даже смог сделать пару таких. Понятно, что наличие фрезерного и токарного станков позволяло мне то, что не смог бы сделать кузнец четыре столетия назад. Но мне казалось, что я просто супермастеровой. Даже стрелял из них за городом, на берегу Амура. Занятие было то еще: ведь это тебе не магазин в «макарове» снарядить. Ничего, справлялся.
В какой-то момент я всё свободное время стал проводить на заводе. Даже архивы забросил. Не совсем: диплом-то писать было надо, но огонь куда-то делся. Ну не ученый я. Делать что-то мне по-любому интереснее, чем изучать, как кто-то что-то делал.
На досуге стал часто думать про наш край. Он же правда необычный. Далеко от всего. Европа понятно: «Потому что путь непрост – целых десять тысяч верст». Это я еще со школы помню. Но ведь и Азия далеко. Ну, обжитая Азия. У нас теплее, чем в Сибири. Пшеница растет, соя. Под Владиком виноград и арбузы вызревают.
Люди всё больше предприимчивые, вольные. Кто не крутится, нормально не живет. Только как-то так получается, что нас всё время в какое-то стойло стараются загнать, причем чужое. То царь Петя под номером один устроил из нашей земли каторгу, чтобы серебро, медь, олово из нее выкачивать. Потом, в начале двадцатого века, сделали из нашей земли военный лагерь. То в недавнем прошлом из Дальнего Востока один ГУЛаг устроили с военными городками: ты или сидишь, или охраняешь. В крайнем случае работаешь на заводе по обеспечению тех, кто охраняет. Как-то всё неправильно. Так я жил себе и думал.
Тут и СССР кончился. В провинциальном Хабаровске это было странно: какой-то ГКЧП кого-то от кого-то спасает или не спасает. Был митинг на центральной площади, где все были против. Я, конечно, тоже. В смысле за Ельцина и против ГКЧП. Типа мы за всё хорошее, против всей чушни.
Так, вуз я закончил уже в России. Закончил с красным дипломом и рекомендацией в аспирантуру. В СССР это было бы круто. А в России? Шут его знает… Там какие-то биржи появились, купи-продайки всякие. Я не то чтобы очень сильно топил за Советы, просто оно как-то слишком резко поменялось, не дав даже минуты, чтобы подумать, сообразить, что к чему. А для меня тем более. Почему?
Как раз тогда один за другим ушли родители. Даже не родители, а мама и папа – самые дорогие люди на этом свете. Олигархами они не были: мама – врач, папа – преподаватель. Но по тем годам жили мы нормально, про хлеб насущный особо не задумывались. Книжки читали, вместе в походы ходили, на озеро лотосов ездили. Теперь вдруг я один оказался, да и проблема, где брать деньги, встала во весь рост. Осталась двухкомнатная квартира почти в центре города, на улице Серышева, и всё.
На то, чтобы думать, времени уже совсем не стало. Попробовал и я бизнесом заниматься. Что-то получалось, что-то нет. Только стремно это было, да и как-то… странно. Партнеры кидают, с какими-то «крышами» надо договариваться… Нет, я, конечно, договаривался: не тупее других. Только пить не с друзьями, а с неприятными мужиками в бане, возить им конверты с «искренней благодарностью в долларах» было совсем не радостно. И понимать надо, что пить здесь – не отдых, а работа такая. Тошная, надо сказать. Голова потом болит, начинаешь ненавидеть всё вокруг. Особого куража у меня лихие деньги не вызывали. И жить на грани, когда или ты, или тебя, мне сильно не нравилось.
Чтобы как-то не совсем в коммерса превратиться, я даже в аспирантуру поступил. И не просто поступил, а что-то делал. Конечно, не рвал жилы на почве разгрызания гранита науки, но и не бездельничал уж совсем.
Так и жил между двух миров. В первом ходил в малиновом пиджаке, пил водку с правильными пацанами, продавал и покупал всё, что продавалось и покупалось, носил оформленную в ментовке пушку. Даже пару раз пулял. Во втором – надевал скромный костюмчик и шел в архивы, делать научные открытия. Жил не очень. Не нравилась мне такая жизнь. Да и бизнес мой к середине девяностых стал как-то сдыхать. Не то чтобы в минус, но уже совсем не в такой плюс.
Одно было здорово: выбрать пару часов, примчаться на берег Амура, желательно без архитектуры всякой. Просто чтобы берег был и река наша великая. Есть такие местечки за поселком Воронеж. Вот туда я и ездил. Для каких дел? Ни для каких. Приехать на реку, встать возле нее, раствориться в ветре, запахах, заблудиться в сопках, уступами спускающихся к воде, ощутить силу места.
