– Пустое, – отозвался он. – Стенька с этими татями так здесь повеселился, что если сбегут, то всех их и порежут, постреляют.
Подождали еще немного. За стенами явно шла какая-то возня.
– Ну что, Степан, – крикнул Хабаров. – Выйдешь на мою волю или еще раз пальнуть?
На стену поднялся один из вольных охотников, кого Поляков уговорил идти вместе с ним.
– Погодь, Ерофей, и ты, Кузнец. Коли мы тебе зачинщиков выдадим, нас помилуешь?
– Что ж, – ответил Хабаров. – Повинную голову и меч не сечет. Коли вы раскаетесь да поклянетесь мне верно служить, то и помилую.
Из-за стены вылезли наши бунтовщики. Перед собой они толкали связанных зачинщиков, все они были изрядно побиты. Впрочем, и у вязателей фингалов было немало.
Зачинщиков угостили плетьми и связанных погрузили на атаманский струг. У остальных отобрали оружие, но вязать и бить не стали. Двинулись в обратный путь. Перед тем распрощались с ясачными князьками. Те долго благодарили, обещали верно служить. Словом, дело сделали. Шли с легким сердцем. Тати сидели смирно. Впрочем, мы их тоже особо не терзали. Душу отвели, злость выпустили. Поили и кормили их вместе с собой. По одному отпускали нужду справить.
Но уже на подходе к нашему лагерю стало понятно, что неприятности не кончились. Возле наскоро построенных сходней, рядом с нашими дощаниками и стругами, стояли три чужих корабля. На одном из них было знамя не ленского воеводы из Якутска, а царей московских с Георгием Победоносцем. Не люблю я начальство. И в той жизни старался от него держаться подальше, и в этой жизни ничего особо хорошего от него не ждал.
На пристани казаки рассказали, что приехал дворянин Зиновьев со стрельцами. Творит непотребство. На всех криком кричит, что они воры и всё про богатство наврали. А сам на их рубахи камчатые да куяки крепкие посматривает.
Пристали к бережку, выгрузились. Я попросил Макара с казаками из моего первого десятка отвести бунтовщиков в сарай у стены. Сам стал разгружать пушки, стаскивать прочее имущество. Идти навстречу высокому начальству не хотелось очень. Самое грустное, что я помнил, чем это дело кончится. Прямо скажем, ничем хорошим. Как сказали бы модные дамы, сплошное гуано.
Хабаров сам сразу же пошел в город. Я подождал еще около часа, может, немного больше. Плюнул на историю. Собрал людей и толкнул речь. Все и так были на взводе. Я не великий оратор, но народу хватило. Орали так, что хоть святых выноси. Хотели сразу стрельцов в ножи брать. Видно, изрядно уже успели насолить всем. Едва отговорил.
Взял казаков десятков пять – самых верных, преданных – и пошел следом. У дома приказчика стояли стрельцы. Важные, точно главные петухи в курятнике. Передо мной скрестили бердыши: дескать, ходят тут всякие. Даже попытались оттолкнуть от дверей. Наши растерянно остановились. Я вызверел до последней степени. Взял этих орлов за шкирку, отшвырнул в разные стороны. Бердыши их об коленку сломал и выкинул.
Наши парни встрепенулись, засмеялись, оттащили стрельцов в сторону. А к дому уже бежали остальные серокафтанные воины. Но казаков было в четыре раза больше, да и к бою они были куда привычнее. Не прошло и пяти минут, как вокруг стрельцов сомкнулось кольцо казаков, поднявших заряженные пищали, натягивающих луки.
Стрельцы отступились, положили свои ружья и аккуратненько разошлись. Мы прошли в дом. Там тоже стрельцов было как сельдей в бочке. Ну так и я не в единственном числе. Со мной шли братья: Тимофей, Трофим, Макар и Степан, который цыган. За нами шла орава, разозленная и заведенная. На крыльце кто-то попытался на меня кинуться. Я не успел даже повернуться, как казаки уже мутузили моего обидчика. Попытались не пустить к «батюшке приказному дворянину Дмитрию Ивановичу». Отшвырнул не поворачиваясь. Ох, кулаки чесались.
Зашел и обомлел. В углу на лавке сидит Ерофей, связанный, на скуле ссадина, рубашка порвана. Рядом с ним два крепких молодца стоят. Перед Хабаровым мужик из последнего сна бегает и орет, ручками машет. Урод хренов.
На меня обернулся:
– Кто таков? Почему пустили? Пошел вон!
Мы с братьями молча прошли к катам-палачам. Те непонимающе уставились на нас. Также молча подняли дубинки – ребятушки прилегли отдыхать. После этого Макар бросился к Хабарову. Разрезал путы, дал воды. А я обернулся на дворянина. Тот, как зачарованный, смотрел на наши действия, явно силясь выиграть партию в игру «Что бы это значило?».
– Вы кто? – наконец выдавил он.
– Ты, приказной дворянин как тебя там, – пролаял, не проговорил я. – Слушай сюда. Я, Онуфрий Кузнец, тебя сейчас не больно, совсем тихо убью. А может, и больно, коли ты мне не понравишься. Понял меня?
Дворянчик у нас попался боевой. Вынул, путаясь, сабельку из ножен и кинулся на меня. А сабля-то парадная! Такой саблей только в ухе ковыряться или еще где. Ух ты, моя красавица! Я чуть увернулся, пропуская лезвие мимо себя: всё же люблю я себя хорошего. А после со всей дури засадил ногой батюшке дворянину в солнышко. Дворянин отлетел в дальний угол, упал, силясь вдохнуть, тараща глаза. Потом и вовсе сполз и затих.
– Погоди, Кузнец, – вдруг прозвучал голос Хабарова.
– Что, Ерофей? – Я повернулся к Хабарову.
Тот грустно и внимательно смотрел на меня.
– Спасибо тебе, что вступился, не испугался царского гнева. Только зря это. Семья моя у них. А Дмитрий Андреевич ныне уже не воевода. Этот, – он кивнул на «дворянина-батюшку», – всё хотел, чтобы я написал: дескать, всё мы государю наврали. Видать, его враги мои подослали, и не только мои. Я с ним поеду. А ты здесь останься. Худа не думай, отобьюсь, не первый раз Хабарова хотят сломать. Бунтовщиков наших с собой возьму. Пусть перед судьей в Сибирском приказе ответ держат. А ты здесь крепко держись. Голова у тебя, как у самого боярина Матвеева. Казаки тебя уважают. А новый воевода прибудет – говори, что тебя грамотой из Сибирского приказа назначили. Пусть выясняет.
– А где же я такую грамоту возьму?
– А вот сейчас мы и узнаем.
Хабаров подошел к блаженно отдыхающему дворянину Дмитрию Ивановичу, вылил из ковша воды на него. И когда тот затрепыхался, поднял его за шкирку и усадил за стол.
– Теперь и поговорим, батюшка, – как ни в чем не бывало произнес Хабаров.
– Вы что творите, изверги? – выдавил из себя дворянин. – На дыбу пойдете.
Я молча поднялся и многозначительно потер кулак. Дворянин сник.
– Слушай меня, Дмитрий Иванович, – снова заговорил Хабаров. – Я не дурак. Ты меня знаешь. И дьяка нашего приказа, Родиона Матвеевича, знаешь. А он меня знает, мне верит. Потому сей же час к нему отписка полетит, как ты здесь к приходу войска готовился да интересы отца нашего, князя Трубецкого, соблюдал. То, что предал ты своего князя – дело понятное.
– Да я… – начал было Зиновьев и затих.
– Вот и я говорю, что ты. Иуда ты, – продолжал Хабаров. – Но все мы люди. Если мы с тобой здесь, на бережку, договоримся, то и не пойдет та записка к дьяку. Обратно в Сибирь уедет. Так как? Договоримся?
