Укреплялся и Кумарский острог. Он запирал самую удобную, как сказали дауры, сухопутную дорогу к маньчжурам. Строили там крепкие стены, раскаты для пушек, дома для гарнизона. Здесь постоянно дежурили уже два десятка казаков. Жили по две седмицы, потом возвращались в Благовещенск, а в острог выезжали следующие вахтовики.
До самой весны только дважды пришлось поднимать отряды. Оба раза потому, что дауры решили друг с дружкой повоевать, а мне оно было совсем не интересно. Пришлось мирить. Они не особо обрадовались, но возню прекратили. Даже детей какие-то важные родовичи поженили. Оно и правильно: жениться всяко разно лучше, чем воевать.
Дружки мои стали настоящими начальниками. Да и не дружки они. В 1990-е годы слово «брат» как-то принизилось, опошлилось, превратилось в «браток». А ведь кто для мужика ближе, чем брат? Вот их я братьями и ощущал. Разными – иногда бедовыми, иногда хитроватыми, но именно братьями. Они и стали моей главной опорой. Артемий отвечал за торговлю, Клим – за кузню, Трофим – за стрелковые сотни, Тимофей – за конников, Макар – за спецназ. Свои люди сидели на строительстве судов, острогов, на сборе ясака.
Нашлось дело даже для никанца Гришки. Он стал при мне типа секретарем с функцией переводчика, ведал всеми запасами, складами. Словом, важный человек. Только артиллерию, мои шесть пушек, я держал при себе. Следил, чтобы ядер хватало, картечи было достаточно, цепные ядра были. Всё же пушки – хороший аргумент.
И куда от такой благости уезжать? А надо. Память, собака, у меня хорошая. Помню я, что в это самое время в устье Сунгари умный воевода Шархода строит речной флот. А вот это мне было совсем не нужно. Пока у нас на воде полное преимущество, и это меня очень устраивает. В таких условиях кроме как через кумарский проход ко мне дорогим богдойским партнерам и не попасть.
Но и дела прерывать не хочу: так до нормальной жизни никогда не дотянешь. Решил я, что Артемий в этот раз останется старшим. Хоть и молод, а умен, грамотен. Да и то, что он племянник Хабарова, для казаков много значит. При нём оставались и другие ближние люди. Наказ ему был строгий и, как мне казалось, ясный. Прибывающих казаков распределять по сотням, учить строю и совместным действиям. Крестьян селить в удобных местах под защитой острогов, собирать ясак, желательно без боя. Если придут бирары, поселить их у реки, чтобы и рыбу могли ловить, и охотиться.
Оставлял я ему две сотни казаков в Благовещенской крепости и полсотни в Албазине. Оставлял и три пушки с пушкарями. С собой взял Макара с его сотней и две сотни казаков. На шести стругах, с тремя пушками и кучей гранат мы и отправились.
* * *
Опять поход. Кузнецу все неймется. Диковинно так. Был обычный казак, друг с младых лет, Онуфрий. Отца его помню, тоже здоровый был мужик. А тут всё как перевернулось. Вроде бы и друг, Онуша, а вроде уже и приказной, даже не десятник. Ох, дела мои тяжкие.
И как всегда: только жизнь пожить захочешь, так сразу и поход. А жить сейчас хочется. С малолетства я всё девчонок чурался, потом тоже как-то не с руки оно было: чудные они. Уж друзья поженились, только мы с Онушей и живем бобылями. Ну он-то ладно, в люди выбился. А я-то чего?
И тут – как свет ясный. Пришли на Амур переселенцы, крестьяне пашенные. Ну, люди как люди. А там, смотрю, девка. И такая, скажу, ладная, как колобок румяный. Волосы, как солнышко весеннее. Смотрит так, уж не знаю как. Я ей и говорю: «Кто такая будешь?» А она мне: «Глаша я, крестьянина Власа дочь». Так и познакомились.
Я потом часто стал к ним ходить. Тут у нас одна баба пряники печет. Так я, как пойду, пряники ей покупаю. Гуляем с ней, коли батя ее куда не пошлет работать. А коли у меня службы нет, так я ей и помогаю. Потом и вовсе погуляем по полю до вечера, там станем под сосну или за кусточком и давай целоваться.
Макар мечтательно посмотрел в небо.
Думал, что вот-вот и сватов к ее отцу отошлю. А что? Я тоже не последний человек. Приказчику друг и ближник. По чину ежели считать, то и пятидесятник. Как за такого орла не отдать дочь? Эх, судьба-злодейка. Опять поход. Надо идти готовиться. А так хорошо было бы к милой. И всё Кузнец. Куда бежит, чего торопится?
* * *
Идея моя была не столько воинская, сколько диверсионная. Туда идем максимально быстро, благо вниз по течению. Насколько я помнил из истории, плотбище у Шарходы было в полудне пути вверх по Сунгари, в смысле по Шинголе-реке. Вот плотбище вместе с кораблями мы и грохнем. А уже на пути обратно дючеров попровоцируем, если масть ляжет. Он же в прошлой истории собирался их переселить внутрь империи, чтобы русские с голоду без данников померли? Пусть переселяет, нет проблем. А мне пустую землю проще будет русскими крестьянами заселить да здешними мирными народами.
Шли быстро. Ветер в спину, парус поставили – красота. Всё же со временем берега Амура сильно меняются. Амур, как и Янцзы с Хуанхэ, – блуждающая река, подмывающая лёссовые почвы, шныряющая туда-сюда. Но найдешь какую-нибудь зацепку неожиданную, знакомый плес, очертания берега или еще что-то – и так кольнет в грудине, будто что-то дорогое потерял. А может, и нашел. Только никак не привыкну к найденному другому. Впрочем, всё это от безделья.
Опять стал замечать, как змейки от земли идут. Когда чем-то практическим занят, то совсем не видишь, а как расслабишься немного – просто спасу нет. Вся земля Приамурская незримыми лучами окутана. Где гуще, там и видишь змеек.
Но люди почти не встречались. Или спрятались от нас, или в самом деле переселялись от берега реки, ставшей для них небезопасной. Правда, в самом устье Шинголы стоял немалый городок, только мы встали, не доходя до него. Проскочили ночью на веслах, пронеслись мимо, только ветер просвистал. По крайней мере, я очень на это надеялся.
На Сунгари мы пристали к берегу. Для охраны оставили три десятка. Остальные скрытно расположились на берегу. Там же поставили нашу батарею. Макар отправил вперед десяток разведчиков.
Я сидел и дергался. Ведь если я что-то напутал, то поход оказывается бессмысленным. Нет, на обратном пути, конечно, пошумим у дючеров. Но флот у маньчжуров появится, а наша монополия на водное пространство накроется медным тазом. Я бродил вдоль берега, рыкал на всех, вел себя, как директор школы перед визитом инспектора гороно.
На мое счастье, разведчики ходили не особенно долго. Часа через два они вернулись. Всё правильно: впереди лагерь маньчжуров. Вокруг лагеря частокол.
Суда, и построенные, и строящиеся, стоят на реке. Там же лежит лес для их постройки. Сразу стало легче: шли не зря.
Сотня Макара пошла на диверсию, и я с ними увязался. Оставшиеся засели в небольшом леске вдоль дороги, соединяющей по Сунгари маньчжурскую крепость и страну дючеров.
Тихо, прячась по прибрежным зарослям, подобрались к маньчжурскому лагерю. Там разделились: половина поползла к кораблям, остальные расположились близ частокола. Понятно, что в глубине своей территории маньчжуры особенно не сторожились. Ранним, еще серым утром у плотбища были только два охранника. И были, в смысле жили, они недолго. Разведчики открыли им путь к небытию или дальнейшим перерождениям.
