Прошло немало времени, пока богдойцы смогли успокоить своих младших братьев и вновь направить их в нашу сторону. Тем временем пушки перезарядили, но стрелять я пока не велел. Оставим это на закуску. Зато пищали, как только враги приблизились к деревянным сооружениям, сбитым крест-накрест (их и называют надолбами), стали собирать свою жатву. Дючеры падали, но кресты разбивали. Постепенно, ценой не одного десятка бойцов противника, наши деревянные бойцы были уничтожены.
Тогда в атаку ринулись знаменные. Они бежали слаженно. Часть из них шла сзади, поддерживая атаку из своих пищалей. Некоторые пули долетали и до нас, не очень кучно, но неприятно. Взвились стрелы, тоже довольно неприятная штука. Хоть кирасы и шлемы снижали риск, но семь казаков уже получили кто царапину, а кто и серьезное ранение. Их оттащили вниз. Надо будет потом медицинскую службу организовать. Ну, это потом.
Трофим, командовавший стрелками, крикнул, чтобы береглись и попусту не высовывались. Казаки схоронились за бойницами, но смотрели зорко, а пищали держали заряженными. Только от того, что надолбы разломали, богдойцам легче не стало. Всё пространство от надолбов до стен густо покрыл железный «чеснок». Идти быстро или строем не получалось совсем. Враги кололи ноги, порой пропарывая их едва ли не на вершок. Вопли раздавались со всех сторон. Тут-то наши и разрядили пищали. А потом сразу еще, и еще.
Грохнули картечью пушки. С расстояния в две-три сотни шагов необходимости в ядрах с картечью просто не было. Я приказал пушкарям зарядить ядрами с зажигательной смесью из древесных масел. Коктейля Молотова у нас не нашлось, но это тоже работало. Выстрелили. По полю разлились огненные пятна, расплываясь по лужам, охватывая пожухшую прошлогоднюю траву.
Для медленно бредущих в нашу сторону по полю «чеснока» противников оно оказалось очень страшно. Мало того, что то и дело в ноги им впиваются металлические ежи, а сверху стреляют из ружей проклятые лоча, раня и убивая, так еще и само поле всё больше превращается в огненный ад.
Богдойцы поползли обратно. Выскользнув из «чесночного» поля, кинулись частью в лагерь, а частью на выход из ущелья. Тут их и встретила наша засада. Ударили картечью пушки, били не половинным, а полным зарядом, буквально сметая ряды богдойцев.
Пока пушку перезаряжали, пищали выпускали заряды один за другим. Не так быстро, как в регулярных частях Европы тех лет, и уж тем более не как «огневые линии» Фридриха Великого, но вполне скорострельно. За минуту выпускали пять-шесть пуль. А когда таких пищалей двадцать в узком ущелье, то получается и вовсе огненный вал. Тем более что пушки быстро перезарядили и дали еще один залп картечью.
И без того деморализованный противник довольно быстро побежал обратно в крепость, что и требовалось. Штурм кончился ничем. Противник потерял едва ли не полтысячи бойцов, наши потери ограничивались двумя погибшими и полутора десятками раненых. Тем не менее соотношение по численности оставалось не особенно радующим. Их больше двух тысяч, нас – едва четыре сотни. Во всяком случае, на штурм богдойского лагеря я их не брошу. Слишком много казацких жизней придется положить.
Если в начале моих приключений эти ребята мне были безразличны, а некоторые их обычаи были и просто дики, то сейчас это уже не просто добрые знакомые – это моя главная семья. Да и сама идея «моего» Приамурья для меня была пустой выдумкой вроде задания в квесте. Настоящая цель была другой – выжить, вернуться. Теперь иначе. Теперь это мечта и главное чаяние – мое свободное Приамурье, моя страна Беловодье, где, как было сказано, так вольно дышит человек. Не стану я моими братьями жертвовать. Подождем.
Началось сидение. Богдойцы засели в своем лагере, почти не высовываясь из него. Мы расположились в крепости. Казалось бы, идет равная игра – кто кого пересидит. Но это было не совсем так. Или совсем не так.
Запасов в крепости было на год сидения, если не шиковать. Или на полгода, если жить в стиле «ни в чем себе не отказывай». Враги же шли не на войну, а в карательную экспедицию, не собираясь сражаться долго. Да и предполагалось, что войну будет кормить война, добыча. О том, что хлеба и прочих припасов у меня достаточно, Якутск не знал. Я долго над этим работал. Пусть воевода-батюшка считает, что у него есть рычаги, чтобы на меня давить.
Богдойцы же не знать об этом не могли. И торговцы их были, да и шпионы, наверное, были. Вот и надеялись, скорее всего, на наш хлебушек. Да и сена для своих лошадок они навряд ли везли много. Во всяком случае, в обозе я этого не увидел. Но случился облом. Чтоб подчеркнуть неравенство нашего положения, я велел кашеварам готовить едва ли не на виду у богдойцев, чтобы запах на их лагерь шел.
Дня три было полное затишье. Мы изредка выбирались из ворот, провоцируя противника на атаку. Но не спровоцировали. Нашу засадную позицию я приказал укрепить, перетащив туда еще одну пушку да сотню казаков. За время полного спокойствия они успели выстроить вокруг себя земляную стену. Высоты небольшой, в косую сажень – ну, где-то в полтора человеческих роста. Бойницы оборудовали. Перед позицией «чеснок» разбросали.
На четвертый день богдойцы еще раз попытались штурмовать, с тем же примерно успехом. Потеряли еще несколько десятков бойцов. Потом, еще дня через два, их начальник с невыговариваемым именем послал большой отряд сбить нашу засаду. Тоже безуспешно.
Наверное, в случае общего и последнего штурма нам бы пришлось несладко, всё же противника было в пять раз больше. Но богдойцы на него не решились. Я их понимал. Даже если предположить их победу, что тоже совсем не точно, учитывая наше преимущество в артиллерии и огневой мощи «малого огненного оружия», идти в поход с остатком армии становилось уже бессмысленно.
Наконец, спустя еще неделю сидения в осаде богдойцы решили уходить. В их лагере началась суета. Я же тем временем приказал Трофиму готовить людей к вылазке. Всё же учение – великая сила, как и мои технические примочки. Отряд из двух сотен казаков собрался быстро. Щиты, кирасы, шлемы – всё в порядке. Зарядили пищали, выстроились у ворот.
Богдойцы тем временем ринулись к выходу из устья, обратной дорогой. Опять впереди дючеры, за ними знаменные, большая часть на конях. Отставал только обоз с тяжеленными телегами.
На то и был расчет. Наверное, можно было бы этого столичного орла «принудить к миру», причинив ему еще больше добра и благости. Но с императором я сейчас договариваться не собирался: не тот уровень. Да и с Москвой мне договариваться смешно. Мне бы здесь, на местном уровне, всё выстроить. Пока здесь, а там будем поглядеть. Потому и ценность этой карательной экспедиции для меня была, в основном, в обозе. Ну и Шарходе подыграть против столичных инспекторов.
Пушки из засады я давно уже вернул в крепость, но стрелки пока оставались. Не все, около сотни. Когда богдойцы поперли, стал понятен их план: не штурмовать засаду, а заслониться от ее огня дючерами, самим же проскользнуть в горловину. Меня это тоже устраивало. Казаки постреляли немного. Дючеры отхлынули. Потом опять понеслись на них, стреляя из луков. Опять залп, в самых резвых полетели ручные бомбы. Опять отхлынули. Тем временем маньчжуры вытекали из ущелья.
