За рекой Буреей, в стране дючеров, тех, почитай, почти не осталось: Шархода их всех по Сунгари и далее переселил. Я же не зря каждый месяц посылал вниз по Амуру пару-тройку кораблей с пушками. Те вели себя, как казаки, собирающие ясак у мирного народа. Бедокурили у его соседей. Ясак, кстати, тоже собирали, если выходило. У натков, у очанов, у гольдов. Меняли меха на железные топоры и ножи. Дючеров же просто гоняли, порой жгли. Если тех собиралось слишком много, то стреляли из пушки. Словом, не хотите жить в мире – выдавим. И кстати, почти выдавили. Теперь можно спокойно дальше остроги и деревеньки ставить, землю к рукам прибирать.
Отписал я письма и Хабарову, и его покровителю в Москву. Отправили в Москву и ясак за тот год. С тем караваном и гонец поехал. И не просто с ответным письмом. К нему прилагались два мешочка с серебром. Поменьше – для гонца, побольше – для столичного радетеля. Хабарову я тоже серебра отправил. Немного, но внимание проявил. Осталось только дождаться весточки от Ердена из богдойской сторонки, тогда можно и дальше жизнь мыкать.
Пока ждал, всё думал про Людку-Найдёну. И даже не про то, Людка она или не Людка, а просто что девочка красивая. Зря я тогда, дома, выпендривался.
Одним словом, через три дня я опять к деду Лавру заявился. Чтобы как-то оправдать свой приход, привел ему трех девчушек-сироток в ученицы. Тот их принял. Дом уже был слажен. Парни, что ему помогали, уже изгородь городили. Найдёне принес сладостей привозных, которые маньчжурские купцы на торг везли. Сам не пойму, насколько это вкусно. Необычно, да. В этот раз она взяла спокойнее, голову склонила, типа в благодарность, улыбнулась. Нет, точно Людка. Может, маленько ушибленная, но она.
А потом уже стал ходить едва не через день. Ближники мои даже диву давались. Чтобы я пропустил испытания второго «гатлинга», фальконетов? Раньше об этом и речи быть не могло. А теперь – пожалуйста, возьмите и распишитесь.
В какой-то раз дед Лавр, всё более подозрительно на меня глядящий, взял за руку, посадил за стол. Выгнал всех из дома и начал:
– Я же вижу, Кузнец, по какому ты делу сюда ходишь. Послушай, она девка чудная – может, больная, может, юродивая. Стати бабские так себе. Тебе оно зачем? Ты приказной на целую страну. Под тобой города и сёла, войско, почитай, самое сильное в этом краю. Зачем тебе юродивая девка? Ты позовешь – много красавиц сбежится. А ее потом куда, в Амур бросишь?
Я немного опешил. Почему в Амур? Да и не собирался я красавиц коллекционировать.
– Послушай, дед Лавр! Я не всегда приказным был. Казак я прирожденный, отец мой казаком был. Бедовый был. И девок я целовал вдосталь. Только целовал – что стопку выпил: сейчас здорово, а утром тошно, голова болит. А тут чую: нужна мне эта девка. В первый раз чую. Я ее хоть силой, хоть по добру. Она моя.
Не скажу, чтобы всё это было правдой. Но и нормальным мое состояние тоже назвать трудно. Я ее хотел, и не просто хотел – жаждал, алкал. Не знаю, какие еще есть слова на этот счет.
– А не передумаешь после, не пожалеешь? – всё еще сомневался дед.
– Пожалею, так то моя печаль.
– Тогда давай, чтобы всё как у людей. У нее родни только я. Вот и посылай сватов. Пусть поп Фома вас и обвенчает. Тогда и будь со своей любой. Пойдет так?
Я молчал. Вот уже вторую жизнь бегаю от венца. Может, правда хватит. Даже если она не Людка, даже если останется немой, я хочу, чтобы она была моей. А шут с ним, где наша не пропадала? Правильно, везде пропадала.
– Хорошо, будут сваты, – сказал я и быстро вышел из дома.
Почти побежал к крепости. На пути попадались какие-то люди, что-то мне говорили, о чём-то спрашивали. Только мне было всё равно.
Очнулся я у дома старого друга Макара. В доме жена возилась с пацаненком. Сам Макар пристроился на крыльце, что-то выстругивал. Я едва не сшиб калитку.
– Ты что, Онуша? Стряслось что?
– Стряслось, Макарша. Будешь моим сватом?
– Эге, – усмехнулся он. – И к кому сватом ехать? Не иначе, как к боярышне?
– К деду Лавру. За внучку его.
– Так она ж немая. Вроде бы даже того, юродивая.
– Зато я больно умен. Считай, что меня тогда на волоке под Илимом медведь ударил, а оно сейчас и проступило. Не виляй. Поедешь?
– Онуша, ты ж мой брат! Поеду. Ты точно так хочешь?
– Точно, Макар.
Видимо, во мне было что-то такое, что Макар согласился. На следующий день состоялось сватовство. Девка – Людка или нет? – сидела ни жива ни мертва. Рада или нет?
А уже через три дня в Благовещенской церкви нас обвенчал отец Фома. Немного неловко вышло, когда он стал спрашивать ее согласия. У немой. Но как-то выкрутились. Моя суженая и уже вполне ряженая кивнула, а дед Лавр за нее сказал «да».
Зато когда я надел ей на палец кольцо, она вдруг схватила мою руку и стала целовать. Неужто любит? Блин, она или нет? Я обнял ее, стал всякие ласковые слова говорить. У нее слезы в глазах, но держится, не ревет. Ну, думаю, точно Людка.
Потом был пир. Гуляли всем городом. Всё-таки гулять в том времени умели. Жизнь короткая, зато и лихая. Вот и гуляли так же, с посвистом и дракой. Не со зла, а по осознанию своей удали. Завтра помрем, но сегодня гуляем.
Впрочем, всё это было немного мимо меня. Найдёна тоже сидела молча, опустив голову. Впрочем, кажется, так полагается. Потом нас «проводили в спаленку».
Короче, в какой-то момент мне всё это надоело. Я, конечно, большой политик, но смотреть на пьяные рожи не велико удовольствие. Я и сказал своему посаженому отцу, роль которого исполнял Степан, благо он был постарше нас, что сваливаю. Он аж протрезвел от удивления. Попробовал уговорить. Я сказал, что сейчас морды бить начну. Тогда отпустили.
Мы вошли в мою служебную квартиру, двери закрылись. Пусть кто-нибудь попробует вломиться – порву на британский флаг. Хотя, кажется, у них пока другой флаг. Не суть.
Я как мог бережно взял девушку за руки, поднес кисти к своим губам, поцеловал. Она смотрела на меня пристально и немного настороженно. Я чуть слышно произнес:
– Башня Инфиделя… Это было у башни Инфиделя…
Она аж подпрыгнула. Отпрянула. И взгляд такой испуганный, вопрошающий.
Потом уселась на лавку и давай заливаться слезами. Долго плакала. Наконец с нее вроде бы какой-то блок слетел.
Она очень медленно встала, подошла ко мне точно слепая. Только этого не хватало. Нет, вроде смотрит зряче. Потом ладошками и пальчиками стала по лицу водить. И вдруг…
– Андрей? Андрей! Как?!
– Солнышко мое, если б я знал! Да и не важно. Мы вместе. Какая разница где?
А она все шепчет: «Андрей… Андрей…»
Обнял я ее, поцеловал. Серьезно, долго. У нее немного дрожали губы, по щеке текла слеза. Эх, сейчас бы какой-то музыкальный фон. Так невозможно. Такое напряжение, будто с утра до вечера у пушки простоял в бою. А Людка – теперь уж точно Людка – вдруг отпрянула, села, словно из нее воздух выпустили, и говорит:
