Женский туалет был одним из тех немногих мест на этаже, где было тихо и относительно чисто. Здесь имелся даже диванчик, обитый искусственной кожей, хотя единственной женщиной, которая подолгу сидела на нем, была Эдна Сперри, репортер, пишущий о трудовых отношениях. Она усаживалась со своим материалом, кофе и сигаретами и выходила, чтобы сдать работу только в самый последний момент, заранее ругая редакторскую правку.
– Миссис Сперри… – начала Мэдди, умывшись.
– Да?
– Я Мэдлин Шварц, я работаю в «Службе помощи». Но хочу стать журналисткой. Знаю, что начинаю поздно – мне уже чуть больше тридцати пяти. Ведь тридцать семь – это только на два года больше, чем тридцать пять, меж тем «почти сорок» звучит как смертный приговор. Могу ли я спросить вас…
Женщина смерила Мэдди взглядом, стряхнула пепел в переполненную пепельницу и издала звук, похожий на смех.
Но Мэдди решила, что не даст себя запугать.
– Могу ли я спросить вас, как вы стали журналисткой?
Теперь Эдна уже точно рассмеялась.
– Что тут смешного?
– Говоря «Могу ли я спросить», вы в ту же минуту теряете всякое преимущество, – сказала она.
– Не знала, что мне нужно иметь какое-то преимущество. – Эдна ничем не отличалась от матерей-командирш, которых ей приходилось очаровывать в синагоге и «Хадассе» в те времена, когда она была молодой женой, только-только начинающей работать в различных комитетах.
– Вам нужно быть уверенной в себе. Знаете, как я начала заниматься этим делом? – Мэдди, сочтя, что это риторический вопрос, не ответила. – Да, такое надо знать. Если хотите пойти по этой стезе, прежде всего нужно готовиться к каждой беседе, к каждому интервью и начинать только тогда, когда выясните об объекте все, что только возможно.
Мэдди была сбита с толку, но не хотела этого показывать.
– Я не рассматривала вас как объект. Скорее как коллегу.
– Это и стало вашей первой ошибкой, – ответила Эдна.
Один из тех моментов, когда от умения правильно среагировать зависит будущее. Мэдди уже доводилось переживать такие. Например, когда ей было семнадцать лет и она стояла на подъездной дороге в северо-западном Балтиморе и безо всякого выражения на лице смотрела, как рабочие выносят из дома мебель и как вместе с диваном, обитым зеленым шелком, увозят и ее мечты. Или когда месяц спустя познакомилась на танцах с Милтоном и поняла, что он человек одновременно и искушенный, и наивный, такой, которого она сможет обвести вокруг пальца.
– Спасибо, что уделили время, – любезно сказала она, думая: Нет, моей первой ошибкой стала попытка добиться помощи от женщины. У меня лучше получается с мужчинами. Всегда лучше получается с мужчинами.
* * *
Вечером этого дня над ней посмеялся и Ферди.
– Это потому, что она негритянка, Мэдди. Вот и не было шумихи, когда она пропала.
– Понимаю, – ответила она. – Я не наивна.
Но она была задета. Думала, что, выказывая возмущение черствостью редакторов в «Стар», отдает любовнику дань уважения. Что с того, что они не могут появляться вместе на людях? И не потому, что он негр. Скорее это связано с тем, что у нее все еще имеется муж. А у него, возможно, жена, хотя по-прежнему непонятно, женат он или нет.
– Было время, когда о гибели негритянки вообще не написали бы в местных газетах, – сказал Ферди. – Я не виню ваших боссов в том, что им было плевать на Клео Шервуд, пока не был обнаружен ее труп. Девушка вроде нее – она ходила по рукам. «Афро-американ» поднял шум потому, что это очень расстроило ее мать – а также потому, что Клео работала в заведении Шелла Гордона. А он много в чем замешан.
– Ты ее знал?
Опять этот смех.
– Не все из наших знакомы между собой. Все-таки Балтимор большой город.
Она уже засыпала, когда до нее вдруг дошло, что он не ответил на ее вопрос. Но к тому времени ей уже казалось, что, продолжив расспросы, она в своем поведении стала бы слишком похожа… на жену. Какое ей дело до того, кого Ферди знал, а кого не знал?
Однако она не могла оставить эту тему. Столь многое в обнаружении тела Клео Шервуд напоминало ей гибель Тэсси Файн, только в этом случае все было наоборот. Никаких поисковых партий, никакого внимания. Нет причины смерти – пока нет. Как нет и быстрого ареста, и всеобщего возмущения.
Общее между этими двумя смертями только одно – Мэдди.
Совпадение, но, когда совпадение – ты сама, трудно не счесть это знаменательным фактом. В случае Тэсси правосудие свершится, даже если Корвин так и не скажет, кем был его сообщник. А в случае Клео? Как она попала туда? Была жива, когда оказалась у фонтана?
– Что ты там сказал? Где работала Клео Шервуд? – Это был законный вопрос, естественный.
– В клубе «Фламинго», – ответил Ферди. – Мэдди, не надо.
– О чем ты?
– Не вмешивайся в это дело.
– Да каким же образом я могла бы в него вмешаться? – Даже ей самой показалось, что эти слова прозвучали фальшиво.
– Как Мэдлин Шварц может вмешаться в дело об убийстве? Она могла бы присоединиться к группе волонтеров, ищущих труп. Могла бы дать интервью кому-то из газетчиков…
– Я не давала интервью.
– Она могла бы написать письмо какому-нибудь извращенцу, которому светит смертная казнь, а затем не мытьем, так катаньем добиться, чтобы ей дали написать об этом в газете. По-моему, эта газета и ты – как пламя и мотылек.
– Теперь я там работаю. И пытаюсь добиться успеха. Чем мои устремления отличаются от твоих?
Какое-то время Ферди не отвечал, и из-за его молчания вопрос Мэдди приобрел большее значение, чем то, что она придавала ему сама. Они лежали в постели. Они всегда лежали в постели. Иногда вставали, пили пиво, ели, но при этом никогда не одевались до конца. Раз или два попробовали смотреть телевизор, сидя на диване, но им показалось, что в том, что они сидят бок о бок, одетые, есть что-то неестественное. Ферди перетащил телевизор в спальню, поставил на комод с зеркалом, и иногда они смотрели старые фильмы.
– Думаю, ты… – начал было Ферди и замолчал. Мэдди была заинтригована и испугана. Мало что может вызвать такой интерес, как мнение твоего любовника о том, что ты собой представляешь.
– Продолжай.
– Я не могу подобрать точных слов, но думаю, что ты чувствовала себя… не знаю, как сказать… в общем, отгороженной от мира. Или оказавшейся меж двух миров. Ты больше не миссис Шварц. Но ты и не не-она. Тебе понравилось, когда твое имя было напечатано в газете. И ты хочешь, чтобы оно оказалось там опять. Не в тексте, а перед.
– Не просто перед, а чтоб указали автором. – Когда она передала Бобу Бауэру то, что удалось узнать про Корвина, отдала собственный материал, газета напечатала ее имя курсивом перед статьей.
