За обедом прошу эту дамочку, Мэдди-Марджори, заплатить за себя. Она, похоже, немного удивляется, но отдает свою часть, как и должна. Это же не свидание. Кладу ее чек в карман и возвращаюсь в редакцию, где записываю и представляю свои служебные расходы – включая и сегодняшний обед, написав «Сержант Патрик Махоуни» – и ухожу с приличной суммой наличных. После работы иду в любимый бар копов, где трачу ее, чтобы купить им всем выпивку, затем беру счет, чтобы позже включить его в мои служебные расходы. Все законно. Ведь покупка копам пива – часть моей работы, яснее же ясного.
Замечаю патрульного, которого видел, когда было обнаружено тело Тэсси Файн, того, что прибыл туда первым, молодого полячишку, имеющего репутацию слишком уж хорошего семьянина. Он никогда не выпивает больше одной кружки пива, имеет постный вид и чересчур много говорит о жене и не так, как делает большинство мужчин, не с добродушными шутками и жалобами. Нет, у этого малого жена просто ангел или святая. По мне, так он «слишком щедр на уверения»
[80].
– А вы знали, что та милая дама, которая обнаружила тело Тэсси Файн и затеяла переписку с ее убийцей, сейчас работает в нашей газете? – Как видите, я кое-что даю и только потом, возможно, получаю что-то взамен.
Он хмурится.
– Не уверен, что ее можно назвать милой дамой.
– О чем вы?
– Я не хочу сплетничать.
Что, разумеется, говорят именно тогда, когда собираются посплетничать. Этот малый особенно любит сплетничать, хотя он это так не называет. Как и все мужчины.
Я решаю немного подтолкнуть его.
– Она захотела заняться делом Клео Шервуд. Той барменши легкого поведения из «Фламинго».
– Кому до этого может быть дело?
– Никому, так почему бы не дать попробовать свои силы?
– Она определенно любит черных, – говорит он.
Я подаюсь вперед и придвигаю к нему свою пачку сигарет. Я знаю его. Он не останется в баре, чтобы выпить еще одну кружку пива, но может растянуть распитие первой и единственной, пока курит сигарету.
– В каком смысле?
– Вы знакомы с патрульным по имени Ферди Плэтт? Он с северо-западного участка, и кожа у него чернее чернил. Ну так вот – она знает его. – Он произносит это слово, знает, с нажимом, чтобы я точно понял, что он имеет в виду.
– В самом деле?
– Я тут выяснил кое-что насчет него. Он имеет тесные отношения с Шеллом Гордоном, хозяином «Фламинго». Я не думаю, что она хочет сделать материал про Клео Шервуд, думаю, она пытается выудить информацию, чтобы слить ее Плэтту. Полагаю, это он рассказал ей кое-что по делу Тэсси Файн, вот так Боб Бауэр и узнал то, что узнал. Если она пытается что-то разнюхать об этой истории, то наверняка надоумил Ферди Плэтт.
– Зачем ему это?
Он выдыхает сигаретный дым.
– Не знаю. Но я видел, как он входил в ее дом и уходил из него, а это не его участок.
– А что там делали вы сами?
Пшек потягивает свое пиво и молчит. У этого малого душонка стукача, он ябеда, который так и не вырос. И пишет все ходы.
– Мне надо идти, – говорит он. – Моя жена не может крепко заснуть, пока я не возвращаюсь домой.
Я раздумываю над тем, что он мне сказал. Стало быть, этой домохозяйке подфартило, потому что у нее коп, да к тому же еще и цветной. Интересно, не он ли подсказал написать те письма убийце Тэсси Файн? Может, он сделал это с подачи детективов из убойного отдела? Но мои знакомые копы были искренне расстроены, когда газета опубликовала этот материал, когда «Стар» указала на расхождение между тем, что Корвин сказал им, и тем, что он написал ей – я имею в виду всю эту историю с машиной и его сообщником. Теперь, три месяца спустя, он по-прежнему стоит на своем, твердит, что все это были враки, что он это выдумал, чтобы запудрить ей мозги. Но у него совершенно точно был сообщник, и это выводит ребят из себя. Если бы у них в руках был этот сообщник, они столкнули бы их лбами и точно смогли бы потребовать для одного из них смертной казни.
Но я не стукач. Не побегу в газету и не скажу им, что эта новенькая спит с копом. Ведь ей не доверят криминальную хронику. Только не в «Стар».
* * *
О чем ты подумала, когда увидела мое тело?
О чем ты подумала, когда увидела мое тело? Стала ли я для тебя более или, наоборот, менее реальной? Это было наверняка жутко, такое показывают в фильмах ужасов. Не могу заставить себя назвать его своим. Может ли кто-то – ты, работники морга, детективы – увидеть в нем человека? Я не виню людей за то, что им нет до меня дела. Сама не испытываю никаких чувств к этой куче мяса и костей, упрямо скрывающей свои секреты. Но ты молодец, что смотрела так долго.
Понимаю, звучит глупо, но, полагаю, я была голой? Что произошло с моей одеждой? Она, конечно же, тоже пострадала от долгого пребывания в воде, и ее нельзя было оставить на теле. Но стала ли она вещественным доказательством? Была ли исследована и сохранена? Или же ее выбросили? У каждого надетого на мне предмета своя история, если это кому-то интересно. Они много чего могли бы порассказать.
Поскольку погода тогда была теплой, я надела леопардовые брюки, легкое красное полупальто и изумрудно-зеленую блузку из стопроцентного шелка. Это сочетание немного напрягало меня, поскольку слишком уж отдавало Рождеством, но за дверью меня ждал мужчина, и он велел не копаться, так как время не ждет. Волосы, выпрямленные накануне, я повязала платком. Украшений никаких не было.
Всю эту одежду мне подарил мой мужчина, но суть не в этом. Любой мужчина может купить женщине платье, пальто, платок. А моему приходилось ухищряться, дожидаться удобного случая и пользоваться им. Он положил на меня глаз сразу, как только увидел, и сделал меня своей. Иногда что-то надо было перешить, и он делал это сам, так хорошо он знал мое тело. Мысль о том, как он сидел за швейной машинкой, переделывая эти шмотки под меня… Скажу только, что я понимаю: он любил меня, а я за это любила его. Он был королем, а я могла бы быть его королевой, лучше той, которую ему навязали, той, от кого ему, как твердили все, нельзя отказаться, если хочет расширить королевство. Я прочла много книг о Генрихе VIII и его женах. Из них мне больше всего нравилась Анна Болейн. В каком-то смысле я пыталась играть в ту же игру, что и она, хотя в тысяча девятьсот шестьдесят пятом правила были немного иными, чем в тысяча пятьсот каком-то.
И ставки в игре оказались куда значительнее, чем я думала. Значительнее меня. Значительнее нас всех.
Июнь 1966 года
Когда Мэдди позвонила в дверь ясновидящей мадам Клэр, ей открыла женщина, одетая в розовый халат. Ясновидящая мадам Клэр сильно простужена, подумала Мэдди, гордясь собой за эту литературную аллюзию, но затем ощутила досаду, поскольку не могла вспомнить, как звали ясновидящую в «Бесплодной земле»
[81].
