– Она купила его?
Миссис Шервуд ответила быстро:
– Она не воровала. Юнетта была хорошей девушкой.
– Нет, я имею в виду… это был подарок?
– Она хорошо зарабатывала. Судя по тем деньгам, которые она давала нам, чтобы мы заботились о мальчиках, пока она пыталась… устроить свою жизнь.
– Понятно. Она была бухгалтером? Кажется, так писали в «Афро-американ»?
– Не совсем. Кассиршей, помогала за стойкой бара в клубе «Фламинго» на Пенсильвания-авеню. Наша семья не пьет, но в том, чтобы обслуживать тех, кто выпивает, нет ничего дурного. Ведь это законно.
Мэдди продолжала разглядывать палантин. Нет, не дорогой мех, но довольно неплохой. Искусственная розовая подкладка выглядит как шелковая. И палантин хорошо сшит.
– Значит, купила сама?
– Не могу сказать.
Это «не могу» было больше похоже на «не хочу».
– А у вас есть еще что-то из ее одежды?
– Я не должна была… Домовладелец…
– Я никому не скажу, миссис Шервуд. Мне просто… так интересно. Я хочу понять ее, представить себе, какой она была. Если бы я могла увидеть ее одежду… – На самом же деле ей просто хотелось продолжить беседу.
Немного поколебавшись, миссис Шервуд начала доставать один наряд за другим, явно гордясь гардеробом своей дочери. На каждый из них был надет пакет из химчистки, но Мэдди понадобилось какое-то время на то, чтобы сообразить, что есть и другая общая черта – все они были немного старомодны. Не этого сезона – и даже не прошлого. По сегодняшним меркам платье, расшитое блестками, слишком длинно. Костюм, похоже, вдохновленный Шанель, будто сшит лет десять назад, очень элегантное черное шерстяное платье с этикеткой универмага «Ванамейкерз» – точная копия того, что Мэдди надевала на похороны тестя. Оно было очень модным – два года назад.
Ничего желтого или зеленого, заметила Мэдди. Вот вам и заверения мадам Клэр.
Вернулись в гостиную, но Мэдди все еще думала о нарядах. Платье куплено в «Ванамейкерз». Но у этого филадельфийского универмага никогда не было филиала в Балтиморе. Как же Клео стала обладательницей маленького черного платья, притом хорошего, из «Ванамейкерз»? И на этикетке значился четырнадцатый размер, а у Клео почти наверняка был десятый или даже меньше.
– Миссис Шервуд у… Юнетты был мужчина? Я знаю, что в ту ночь она отправилась на свидание с кем-то, кого, похоже, никто не знал и кого копы так и не нашли. Может, встречалась с кем-то еще? С кем-то, кто подарил ей палантин, платья?
К изумлению Мэдди, этот вопрос вызвал у миссис Шервуд слезы, и она закрыла лицо руками.
– Она была хорошей девушкой. Мне все равно, что говорят или думают люди. Она была молодой и глупой, но хорошей, и ничего не затевала.
– Да, она была глупа, – сказал отец Клео. – Тут я согласен с тобой. Глупа и избалована, и виновата ты, Мерва. Ты всегда ее выгораживала, никогда не заставляла брать ответственность на себя…
– Вы хотите сказать, что… – Мэдди осеклась из-за резкой боли в ноге: старший мальчик запустил в нее металлический игрушечный грузовик, который разорвал чулки и поранил до крови.
– Не смей заставлять бабулю плакать! Не смей говорить о моей матери! Убирайся, убирайся, УБИРАЙСЯ!
Второй мальчик даже не поднял головы и продолжал катать свою машинку по ковру как ни в чем не бывало.
– Эй, братец, прекрати! Перестань сейчас же! Какая муха тебя укусила? – Миссис Шервуд была шокирована, но мистер Шервуд, хотя его лицо было сурово – похоже, оно всегда такое, и невозможно представить его улыбающимся – кивнул, будто мальчик выполнил то, о чем он попросил его.
Мэдди, хромая, вышла из квартиры, спустилась по лестнице и не останавливалась, пока не прошла несколько кварталов. Затем села на скамейку на автобусной остановке, чтобы передохнуть и посмотреть на свои ноги. Она знала, что такие раны заживают долго. Они открываются снова и снова, чулки прилипают, остаются пятна. Ноги загорели благодаря солнечным ваннам в городских парках в эти теплые летние дни, но нельзя же явиться на работу без чулок.
Но дело того стоит, решила она. Ее догадка была верна. У Клео был любовник – кто-то, кому по карману такие подарки и кто не мог позволить себе, чтобы об их отношениях стало известно. Если того мужчину, который увел ее в новогоднюю ночь, никто не видел ни прежде, ни после, то кто дарил Клео одежду?
Если бы палантин ей подарил тот, с кем она встречалась в ту ночь, то разве она не надела бы его, несмотря на теплую погоду?
Братец
Эта женщина довела маму до слез. То есть бабулю. Я называю ее и так, и так, потому что теперь она и бабушка, и мать. Когда мы приехали сюда, у меня были мама и бабушка. Потом мама съехала, но все время возвращалась, почти каждую неделю. Сказала мне, что работает на такой работе, где ей приходится и спать. И что она старается сделать так, чтобы мы стали жить в новом доме здесь, в Балтиморе, вместе с папой – не с моим папой, а с новым, – и что там, возможно, будет достаточно места, и мне больше не придется спать в одной спальне с Теодором. В квартире бабули мы с ним спим в одной комнате с тетей Элис, в односпальной кровати, и он спит очень неспокойно и иногда падает на пол. Ну, ладно, ладно, иногда я сталкиваю его на пол, но это потому, что во сне он лягается и машет руками, а мне нужен покой. Так часто говорила мама, когда жила здесь. МНЕ НУЖЕН ПОКОЙ! Потом брала книгу и свое пальто и выбегала из квартиры, и я боялся, что она уже не вернется.
А потом случилось это. Сперва бабуля сказала, что она в другом городе.
– В Детройте? – спросил я, потому что в Детройт переехал мой отец. Мой живет в Детройте, а отец Теодора погиб на войне, хоть я не знаю, где идет эта война, и, по-моему, сейчас вообще нет войн. Но мой отец жив, он мог бы послать за мной, но не шлет. Наверное, из-за Теодора.
– Ни один мужчина не хочет растить детей другого. – Так сказал маме дедушка перед тем, как она уехала туда, куда уехала. Я думаю, это Сент-Луис, это может оказаться Сент-Луис: иногда она говорила о Сент-Луисе.
Пока она не уехала, жила здесь, в Балтиморе, и навещала нас каждую неделю. И приносила нам подарки. Бабуля сказала, что те деньги, которые она тратит на подарки, можно было бы отложить, чтобы мы скорее смогли снова жить вместе. Мама засмеялась и ответила:
– Это же не твои деньги, не так ли? – Ее одежда становилась все красивее и красивее. У нас самая красивая мама из всех, но после того как она съехала, она стала носить шикарную одежду с мехом. Мех был у нее на рукавах, на шапке, а потом она пришла в целой меховой накидке. Сказала, что работает в магазине одежды и иногда ей разрешают одалживать вещи при условии, что она ничего на них не прольет. Не знаю, почему ей приходилось там спать; может, она охраняла тот магазин. В общем, она разнервничалась, когда Тедди захотел пощупать накидку, которую она называла «палантин», а я спросил:
