Девушка смотрела на свои колени, и ее руки двигались, как два корчащихся новорожденных котенка, слепых и беспомощных. Кожа на них была сухая, потрескавшаяся, но не от тяжелой работы. Я могу это определить, ведь когда-то и я была сельской девушкой – так давно, что люди об этом забывают, даже Изикиел. Он забывает, что я была молодой, нежной и стройной, ходила, опустив глаза, одетая в нелепое самодельное платье, и что он никогда никого не хотел так, как меня. И он меня получил. Изикиел Тэйлор обычно получает то, чего хочет.
Но не на сей раз, решила я в тот день. Не под моей крышей. Я должна провести черту. И я сказала «нет» Дугласу и Клодии. Это было три года назад, и я не вспоминала о них, пока не увидела на парадном крыльце эту белую женщину и не пожалела о том, что у меня нет никого, кто мог бы открыть вместо меня дверь и сказать:
– Уходите. Миссис Тэйлор отдыхает.
Я могу просто не подходить, думаю я. Никто не может заставить меня открыть дверь. Но, если я могу видеть ее через кружевную занавеску, то и она может. Возможно, думаю я, продает косметику. И, как ребенок, начинаю верить в то, во что хочется верить, и, открыв, удивляюсь, что у женщины нет саквояжа. Динь-динь, я из «Эйвона». В наше время женщины, продающие косметику «Эйвон», не появляются в Резервуар-Хилл.
– Я Мэдлин Шварц, – бодро говорит она. Под сорок, сейчас выглядит немного старше, чем когда я смотрела на нее через матовое стекло. Мне за пятьдесят, но выгляжу я намного моложе и легко могу сойти за женщину сорока с чем-то. Но дело не в моем возрасте. Как я уже говорила, это у него в крови.
– Да? – Не называю ей своего имени. Если стоишь на моем крыльце, полагаю, тебе известно, кто я.
– Мистер Тэйлор дома? – спрашивает она.
– Нет, его нет. – Я умею вложить в три слова все, что мне нужно сказать. И ей хватает ума расслышать то, чего я не произношу. «И я бы не позвала его, даже если б был. Мы не ведем деловых переговоров в этом доме. Если вам действительно надо поговорить с Изикиелом Тэйлором, вы должны это знать. Здесь не заключаются никакие сделки, это относится также и к делам за пределами финансов. Только не под моей крышей. Думаете, я пускаю в свой дом Шелла Гордона? Нет, никогда. Изикиелу приходится ездить к нему».
– Меня зовут Мэдлин Шварц, – повторяет она. – Я работаю в «Стар». Хотела бы поговорить с вами о той ночи, когда пропала Клео Шервуд.
– Кто? – говорю я.
– Молодая женщина, тело которой было обнаружено в озере.
– Почему?
– Она работала во «Фламинго», где часто бывает ваш муж.
– Во «Фламинго» бывают сотни людей, мисс. – Эта женщина не говорила, что она «мисс», но разве приличная замужняя женщина станет звонить в мою дверь, чтобы спрашивать о муже?
– Но я думала…
– Здесь не контора мужа, а наш дом. Мы верим в… – Я не могу сразу подыскать слова, и она встревает:
– В четкое разделение церкви и государства?
Я понимаю, о чем она, ведь я образованная женщина. Как-никак училась в Университете Коппина, собираясь стать учительницей, когда познакомилась с Изикиелом. Но эти слова задевают меня, потому что в ее устах они звучат почти как шутка. В церкви нет ничего смешного. Не знаю, кем бы я была без церкви, как бы держалась день за днем. Я говорю именно о церкви, а не об Иисусе. Конечно, я люблю Иисуса, он придает моей жизни смысл, но церковь с ее календарем и обрядами – церковь придает моей жизни форму. Может быть, кому-то это покажется странным, но для меня моя жизнь – это что-то вроде деревьев, как в фильмах про Тарзана. Каждое утро я встаю, хватаюсь за лиану и надеюсь, что она достаточно длинна, а мои руки достаточно крепки, чтобы перенести меня в следующий день. Хожу в церковь, меняю алтарные покровы, сменяют друг друга времена года, проходят года. Христос рождается, Христос умирает, Христос воскресает. Снова, снова и снова.
– Это мой дом, – говорю я, осознавая, что я сменила наш на мой. Но так оно и есть. Здесь я полновластная хозяйка. Здесь царит благопристойность. Здесь все под моим контролем. Клео Шервуд и ей подобные никогда не переступали мой порог. У меня мелькает мысль – а если бы я пустила в мой дом Клодию и ее «мужа»? Если бы здесь появился ребенок? Возможно, она согласилась бы отдать его мне. Ребенок мог бы все изменить. Из хотел детей.
– Я пришла с вами поговорить. О том, что вы и ваш муж делали в новогоднюю ночь. Он провел ее здесь, с вами? Всю ночь?
Но я уже закрываю дверь. Медленно, степенно. Хочу, чтобы она видела, что находится за моей спиной: великолепные комнаты, антикварные вещи, среди которых есть и французские. Бог не дал мне детей, и поэтому я сделала наш дом – наш дом, Изикиел, твой и мой, то место, куда ты возвращаешься в конце концов каждый вечер или каждое утро, – благословенным местом, красивым местом. Я хорошо веду хозяйство, красиво накрываю стол, прекрасно готовлю. Слушаю радио и нахожусь в курсе всех новостей. Я сделала все, что мужчина может просить у женщины, только не дала детей. Он простил мне оплошности тела, так что я прощаю ему его недостатки.
Эта нахалка стоит на моем крыльце еще минуту или около того, звонит еще раз, как будто первый разговор был всего лишь генеральной репетицией. Но это не так. Мы закончили.
Не моя вина, что Клео Шервуд была неосторожной молодой женщиной, которая не смогла остаться в живых. Не моя. Изикиел даже не подозревает, что я знала о ее существовании. И если я не знала, что она живет на свете – а разве делать вид, будто кого-то не существует, это не то же самое, что не знать этого? – то разве могу что-то знать о том, как она умерла?
Может быть, следовало разрешить им остаться, тем двоим, Дугласу и Клодии. Глядишь, тогда все бы было иначе. Она могла бы заменить мне дочь. Сельская девушка, бедная и неотесанная, но когда-то и я была сельской девушкой. А теперь у меня красивая одежда, жемчуга, дом, полный атласа, бархата и парчи. Может быть, если бы я позволила этому происходить под моей крышей, то уберегла бы всех?
Но я не могла. Просто не могла. Настоящая леди знает, чего не может, это выделяет ее. Чем бы ни была для моего мужа Клео Шервуд, она не была и не могла быть истинной леди. Она бы никогда не стала его женой, что бы ни болтала. Она самообольщалась.
* * *
Поднялась на ее крыльцо, позвонила в ее дверь…
Поднялась на ее крыльцо, позвонила в ее дверь. Вопреки своей воле я почти впечатлена, Мэдлин Шварц. Ты сделала то, что хотела сделать я, то, что я клялась сделать. И, смотри-ка, доклялась.
Ты понимаешь, что именно поэтому я сейчас мертва, Мэдди Шварц? Потому что говорила об этом, только и всего. Потому что сказала, что заставлю ее выслушать меня. Потому что была готова настоять на выполнении данных мне обещаний. Сделала бы я так на самом деле? Не знаю, но другие постарались, чтобы у меня не было возможности осуществить угрозы.
О, Мэдди Шварц, ты хоть понимаешь, что натворила?
