– В операционной. Сведений о его состоянии еще не поступало.
– А кто подстрелил?
– Отец Клео Шервуд.
Мэдди взяла блокнот и отправилась на Очентороли-Террас. Потрясенная миссис Шервуд впустила ее в квартиру, рыдая. В течение последних двенадцати часов тайна смерти дочери оказалась раскрыта, но затем муж совершил глупость, попытавшись отомстить. Дочь погибла, а теперь еще и мужа посадят в тюрьму, притом, возможно, по обвинению в убийстве.
Мэдди подошла к Кэлу Уиксу около восьми вечера, зная, что к этому времени он уже поужинал.
– Кто-нибудь уже говорил с матерью?
– С какой?
– С Мервой Шервуд. Матерью Клео. – Кэл явно ничего не понимал. – Ее муж – отец Клео – был арестован за попытку застрелить убийцу. Родители, – добавила она, – предпочитали называть дочь именем, которое дали при рождении, – Юнеттой.
– Когда туда явился наш репортер, никого не было дома. Скорее всего, скрываются у кого-то из родни.
– Я разговаривала с ней. Прежде уже была в их квартире – в нерабочее время. Я была так заинтригована смертью Клео и не переставала думать, что у этой загадки должен быть ответ. Похоже, теперь он есть.
– Делали заметки?
– Да.
– Отдайте обработчику.
– Но я же здесь, а времени еще…
– Отдайте обработчику. Не беспокойтесь, авторство укажем.
– Не беспокоюсь. Но я обещала ее матери, что материал напишу сама. Получите мои записи только со мной в комплекте.
Хотя она не могла написать всего, что ей было известно о Клео, она могла рассказать историю ее матери. Женщины, которая потеряла дочь, а теперь потеряет и мужа. Женщины, чей стенной шкаф полон красивой одежды, но она понятия не имеет, как она досталась дочери. Мэдди могла рассказать о ясновидящей и о ее непонятных видениях, где фигурировали зеленое и желтое. Об официантке, которая знала Клео по работе «У Вернера». Материал здорово сократили: «Это же всего лишь боковая колонка, в конце-то концов», – сказали ей, но она настояла, чтобы осталось упоминание о перешитых вещах на проволочных вешалках «ИЗ Клинерз». Пусть Изикиел Тэйлор знает, что кому-то известны его секреты.
Сентябрь 1966 года
Как ни жарка погода – а в 1966 году она была очень жаркой, – сентябрь всегда будет началом осени, а осень всегда будет настоящим началом года. Мать Мэдди полагала, что блудная дочь вернется в дом Моргенштернов на Рош ха-Шана и Йом-Киппур. Мэдди усмехалась, вспоминая, как она годами боролась за то, чтобы праздничные обеды проходили в ее доме, а не в доме матери, как настойчиво создавала собственные традиции, как шокирована была мать ее рецептом харосет
[124] для прошлогоднего Седер Песах, с инжиром и финиками
[125]. Теперь все это казалось таким неважным.
Первичные выборы прошли за два дня до Рош ха-Шана, и Мэдди вызвалась печатать их результаты. Скромная работа, такая же скромная, как та, которую она продолжала делать каждый день, несмотря на свою «сенсацию». Печатала итоги голосования, но ее проворные пальцы на секунду остановились, когда настало время вводить результаты выборов от четвертого округа. Больше всего голосов получил новичок, Кларенс Митчелл Третий, но второй стала Верна Уэлкам. Изикиел Тэйлор пришел четвертым, сильно отстав.
Как глупо было думать, будто Клео имеет тут значение. Теперь, по прошествии времени, Мэдди ясно видела, какое место женщины занимают в этом мире. Мужчины имеют полное право заводить связи на стороне при условии, что ведут себя осторожно. Некоторые из них считают себя вправе убивать женщин, не отвечающих на их страсть. Клео же не имеет значения, она не смогла бы повлиять на итог выборов. Никогда не имела ни малейшего значения.
Репутация Изикиела Тэйлора как была, так и осталась безупречной, его кампания была полностью оплачена грязными деньгами Шелла Гордона. Как я была глупа, думала Мэдди. Смерть Клео была интересной, пока она оставалась загадкой. Когда же загадка оказалась разгадана, она стала скучной. Безумный, отчаянный поступок, совершенный отцом возле здания суда, привлек к себе больше внимания, чем убийство дочери. Одно дело, когда белый убивает негритянку, обезумев от любви. Но когда отец этой негритянки начинает стрелять возле здания суда, в толпе, и задевает пулей молодого полицейского офицера – все ожидают, что в тюрьме он проведет не меньше времени, чем убийца дочери, а может, и больше.
Продолжая отвечать на звонки и обновлять результаты, Мэдди вдруг почувствовала, что атмосфера в редакции изменилась. В результатах было что-то неожиданное. Даже утомленная Эдна, которая должна была написать статью о тенденциях, просматривающихся в первичных выборах, похоже, была удивлена.
– В чем дело? – спросила Мэдди Боба Бауэра, который только что вытащил из печатной машинки текст своей колонки. Но вместо того чтобы крикнуть: «в печать», он скомкал бумагу и вставил в машинку новый лист.
– Черт побери, пока ничего не понятно. После подведения итогов по всем избирательным участкам Махоуни имеет перевес менее чем в сто пятьдесят голосов. Будет пересчет. Кларенс Митчелл Третий уже заявляет, что он организует движение негров за Агню, если кандидатом станет Махоуни.
– Как она вообще может победить? – спросила Мэдди. Она все лето следила за тем, что газеты писали о выборах губернатора, и знала, что Махоуни проигрывал гонки уже шесть раз.
– Электоральная база расколота Сиклзом и Файнаном, и у Махоуни был лозунг, нашедший отклик в сердцах избирателей. «Твой дом – твоя крепость».
– Но разве этот лозунг не отдает расизмом?
– Для вас, может, и отдает. Другое дело – какой-нибудь малый, который видит, что цена его дома идет вниз из-за того, что состав населения в районе меняется. Никому не позволено посягать на дом, где ты живешь, потому что он – часть тебя. – Бауэр посмотрел на бумагу на каретке. – Вот оно. «Никому не позволено посягать на дом, где ты живешь». Я придумал ключевые слова, Мэдди, так что извините…
На следующий день с утра до вечера шел дождь, и набралось четыре дюйма осадков, что стало рекордом. Но это был не очистительный дождь, после которого Балтимор почувствовал бы себя освеженным. Влажность не уходила, и выпрямленные волосы Мэдди снова начали виться. Все в газете устали и были раздражены – сказывались недосып и слишком большое количество кофе.
В четверг Мэдди явилась в дом матери с паштетом из куриной печени и фисташек.
– Купила в «Севен локс»? – спросила ее мать.
– Нет, приготовила сама. – Ей пришлось долго протирать куриную печень через сито. – Он кошерный.
