Мэдди мысленно отредактировала представление: но явно говорилось не по ее тексту. Кое-что приукрашено. Правда, упоминание о «Стар» из своей официальной биографии она выбросила сама. Она отнесла свой рассказ об эпизоде с Анджелой Корвин в «Бикон», выторговала в обмен на него работу там и никогда не оглядывалась назад. После «Стар» «Бикон» показался ей немного напыщенным и скучноватым, но там были готовы дать ей шанс начать карьеру журналистки.
– Добрый день, – сказала она. – Хочу добавить, что «финалист Пулитцеровской премии» – это просто вежливый способ сказать, что мне ее не дали.
Слушателям нравится, когда лектор прибегает к самоуничижению, но Мэдди всякий раз сомневалась, стоит ли подчеркивать, что премия ей не досталась. Ее бесило, что тот год был первым, когда присуждалась премия за очерк, а еще больше – что Пулитцер ушел ее коллеге из менее разборчивой балтиморской газеты «Лайт». Он написал очерк об операции на мозге, а она о ребенке с редким пороком сердца.
– Думаю, дело в том, что голова важнее сердца, – сказал Боб Бауэр через несколько дней после церемонии награждения, когда они встретились выпить. Было видно, что он немного завидует, поскольку получил все премии штата и несколько общенациональных, но никогда не подбирался к Пулитцеру.
Мэдди тоже имела в активе почти все такие премии и чувствовала, что потенциала хватит еще на много лет.
Будучи известной колумнисткой, она была нарасхват как оратор среди устроительниц благотворительных обедов с участием дам из высшего общества. «Бикон» платила сотрудникам за такие выступления, поскольку в газете считали это хорошей рекламой. Мэдди умела делать вид, будто ее выступления являются экспромтом, варьируя их содержание, дабы никто не обвинил, что она всегда говорит одно и то же.
– Меня часто спрашивают (вранье, никогда не спрашивали), каким именно должен быть человек, чтобы очерк о нем вызвал широкий интерес. Что именно делает личность интересной? Отвечу так: на мой взгляд, все люди интересны, если знать, какие вопросы задать. Думаю, хороший журналист должен уметь, открыв телефонный справочник и ткнув в него наугад, позвонить случайно выбранному человеку и получить интересный сюжет. Так делаю и я сама.
(Еще одна ложь – никогда так не делала.)
Затем она рассказала о своем последнем триумфе – эксклюзивном интервью с родителями ребенка, похищенного из родильного отделения больницы «Синай». Его похитила женщина в униформе медсестры, которую поймали несколько дней спустя, когда она обратилась в другую больницу и попыталась получить фальшивое свидетельство о рождении. Родители были удивлены тем, с какой легкостью она смогла попасть в больницу «Синай», и Мэдди не сказала им, что это и впрямь проще простого. Достаточно облачиться в униформу и сгорбить спину.
– По закону родители были обязаны сделать тест на установление отцовства, – продолжала она, обращаясь к своей аудитории, слушающей ее с жадным интересом. – Но судья посмотрел на круглощекого младенца, потом на его отца и сказал: «Думаю, мы все знаем, каким будет результат».
Материал выступления так ей знаком, что она, кажется, смогла бы воспарить над залом, словно призрак. Рассказывая о героях своих очерков, принесших ей популярность в Балтиморе – о брюзгливом владельце газетного киоска, о последней в городе шляпнице, о пианисте-вундеркинде, – она думала о тех, о ком так и не удалось написать. Например, об Изе Тэйлоре, который в 1968 году внезапно продал свою сеть химчисток, заявив, что причинами тому расовые беспорядки и климат Мэриленда. По его словам, врачи посоветовали ему переехать с его астмой на запад, а именно в Нью-Мексико, однако жена предпочла остаться в Балтиморе из-за работы в церкви. Отправился ли он в конечном итоге на поиски Клео? Ясно одно – в телефонных справочниках Нью-Мексико не значится абонент по имени Изикиел Тэйлор. Мэдди не раз это проверяла.
– Я получила работу в «Бикон» благодаря нахальству и настоянию лично написать о том, как меня едва не убили. И газета, и я сама при этом пошли на риск, но главный редактор, Питер Форрестер, сказал, что у меня есть потенциал. Думаю, дело решило то, что я была готова работать за минимальное жалованье.
Иногда Мэдди казалось, что все это всего лишь домыслы. Что Из на самом деле переехал на запад из-за астмы, а Шелл Гордон, лопаясь от злости на женщину, которую считал своей соперницей, нашел более надежного убийцу, и тот сделал для него работу, проваленную Томасом Ладлоу.
А иногда она верила, что Тэйлор и Клео на самом деле живут где-то вместе – в Нью-Мексико или где-то еще, – радуясь, что вопреки всему они добились своего, найдя любовь, настоящую любовь, ради которой можно отказаться от всего остального.
– Один из моих главных журналистских успехов случился потому, что я чувствовала себя ужасно потерянной…
Она как-то попыталась выяснить, по-прежнему ли сыновья Клео живут с бабушкой, но оказалось, что семья куда-то переехала вскоре после того, как Мэдди начала работать в «Бикон». По словам соседей, в сельскую местность. Мэдди так и не смогла отыскать мать Клео, а сестра, Элис Шервуд, сразу же закрыла дверь, когда Мэдди попыталась с ней поговорить.
– Разумеется, мы всегда помним и тех, кто уехал из нашего города. Каждый год я пишу письмо одной балтиморской романистке и прошу дать мне интервью. И каждый год она присылает мне вежливый отказ.
Ферди в конце концов разбогател. И растолстел, что удивило ее. Уйдя из полиции, открыл собственное дело в области безопасности жилища и точно угадал веление времени, поскольку рост преступности беспокоил всех. Заработал кучу денег, женился, зачал трех детей и в конечном итоге стал на местной политической арене куда более влиятельной фигурой, чем в прошлом Гордон или Тэйлор. Мэдди видела его как-то раз, когда он стоял в другом конце зала на мероприятии по сбору средств в фонд предвыборной кампании – сама она тогда следила за кандидатом. Несмотря на пятьдесят фунтов лишнего веса, Ферди не потерял своей привлекательности. Если бы он бросил на Мэдди хотя бы взгляд, она бы уединилась с ним в одной из комнат, но его жена не отпускала мужа от себя, понимая, какое сокровище ей досталось. Если бы Мэдди могла предвидеть будущее, если бы знала, кем он станет… Нет. Она была права насчет себя. Ей не хотелось становиться чьей-то женой. Она любит свою жизнь. И она почувствовала, что Ферди тоскует по несбывшемуся. Всегда хотел стать детективом; это была его мечта, а Мэдди лишила его возможности осуществить ее.
– …и я во второй раз за карьеру выслушала исповедь, которой не ожидала. Он посмотрел на меня своими большими карими глазами и сказал: «Я говорил Джимми, чтобы он этого не делал».
Теперь Мэдди была бабушкой, что естественно для женщины в пятьдесят семь, хотя она по-прежнему хорошо выглядела, и так считала не только сама. Сам Уоллес Райт, недавно разведшийся во второй раз, пригласил ее на свидание. Она отказала ему, сказав, что уже встречается с мужчиной, что соответствовало действительности. Ему сорок, и он работает садовником, но не у нее, так что это нельзя было назвать точным повторением истории леди Чаттерлей
[134]. Строго говоря, нельзя сказать, что она встречается с ним, поскольку он всего лишь приходил в ее квартиру, трахал до одурения и уходил. Собственно говоря, это очень похоже на ее роман с Ферди, только в других декорациях. Правда, теперь у нее имеется кавалер также и на дневные часы – напыщенный старый судья, почти наверняка гей, которому время от времени требуется появляться на людях в сопровождении респектабельной партнерши, что устраивает и его, и ее.
