По Сашкиному разумению, это был самый лучший в мире диван.
Был. До тех пор, пока на нем не умер Барабек.
* * *
– Сашуль, дуй вниз. – Мама вошла в комнату без стука, что в последний год с ней случалось крайне редко. Родители уважали право сына на частную жизнь, пусть даже в этой частной жизни пока не было ни одной особы женского пола. Если мать входила без стука, значит, повод имелся достаточно серьезный. – Дядя Вася приехал, посмотри, вдруг помощь понадобится.
– Дядь Васька приехал? – оживившись, Сашка подскочил с дивана, и тот разочарованно скрипнул. Иногда Сашке казалось, что диван взаправду тоскует, когда его хозяин уходит на учебу или тренировку.
– Приехал, приехал, – подтвердила мама. – Давай бегом, а то Роберт плакать начнет.
Увидев, как вытянулось лицо сына, она подошла к нему и нежно взъерошила волосы.
– Сашик, это ненадолго, я обещаю. А теперь – будь умницей, дуй вниз и помоги мужикам, хорошо?
Понуро кивнув, Сашка поплелся в коридор. Напялил стоптанные кроссовки, накинул на плечи ветровку и вышел в подъезд. Ткнув пальцем в обожженную кнопку вызова, с облегчением услышал гудение подъемного механизма.
– И на том спасибо, – пробурчал он под нос.
Лифт, в последние полгода взявший дурную привычку ломаться в самый неподходящий момент, решил не капризничать, что было по-настоящему хорошо. Значит, предстояло тащить Барабека только до первого этажа, а с этим дядя Василий и отец справятся сами. Сашка припомнил, как пару месяцев назад, когда дядька привозил Роберта на очередное обследование, лифт, как назло, оказался сломан. Это был просто форменный ад. Носить Барабека вверх-вниз приходилось как минимум четыре раза в сутки. На анализы и обратно, а затем на процедуры и обратно. Бывало, что процедуры проходили два, а то и три раза в день. Если дядь Ваське не удавалось согласовать с врачами время (а учитывая полную провальность его как дипломата, такое случалось не так уж и редко), приходилось отвозить Роберта домой и вновь затаскивать на шестой этаж. Хорошо еще, что у дядьки была старенькая «нива», в которой он и катал своего отпрыска по больницам.
Скрипя и дребезжа, лифт раскрыл прорезиненный рот, обдав мальчика резким запахом хлорки. Сашка не глядя утопил кнопку первого этажа. Мысленно он уже репетировал радушную улыбку. Не для дядьки – дядю Василия он действительно очень любил и радовался каждому его приезду. А для Барабека, которого терпеть не мог и… немного побаивался. Столь противоречивые чувства всякий раз сильно смущали и мучили Сашку, но, к счастью, сына дядька привозил нечасто.
Роберт нуждался в постоянном уходе, и даже с сиделкой, которую им выделило государство, дядь Васька оставлять его не рисковал. Неудивительно: поднять Барабека – тут не каждый мужик справится, не говоря уже о престарелых медсестрах. Мама Роберта умерла при родах, однако Сашка иногда подумывал, что ни одна земная женщина не могла породить такое чудовище. Он куда охотнее верил в коварных пришельцев, подбросивших дядьке Василию, добрейшему человеку, это воплощение злобности, раздражительности и ненависти. Сашка искренне не понимал, отчего дядя не сдаст сынка в специализированное заведение, но спрашивать не решался.
Опустившись на пружины, лифт дернулся и, скрипнув суставами, выпустил нацепившего дежурную улыбку Сашку. Вприпрыжку выскочив из полутемного, наполненного летающей в воздухе пылью подъезда, он с разбегу вскочил на спину крупному лысоватому мужчине, копающемуся в багажнике старой «нивы», припаркованной прямо у входа. Дядька Василий от неожиданности выпрямился, с глухим стуком ударившись затылком о багажную дверцу. Сдержанно матюгнувшись, он сунул огромную волосатую лапищу за спину, цапнул Сашку за ремень и легко перетащил вперед.
– Ну, привет, орел! – Держа весело трепыхающегося племянника на вытянутой руке, дядька довольно улыбнулся. – Чет ты растолстел, братец! Чуть спину мне не поломал! Чем тебя там мамка кормит? Скоро совсем опухнешь, на пирожках-то!
Сашка, оставив всякие попытки высвободиться из дядькиной хватки, весело рассмеялся. Тут же, точно по сигналу, из салона «нивы» донесся недовольный то ли стон, то ли всхлип. Барабек очень не любил, когда кто-то радовался. Сам он радоваться разучился давным-давно… Если, конечно, вообще хоть когда-нибудь умел. Дядя и племянник помрачнели одновременно. Точно кто-то выключил ярко сияющие лампочки, освещавшие лица изнутри, погрузив мир в серый унылый полумрак. Дядя Василий осторожно поставил Сашку на землю, зачем-то отряхнул ему ветровку и, подтолкнув к машине, попросил:
– Давай-ка… поздоровайся с братом.
Очень серьезно кивнув, Сашка, точно приговоренный к расстрелу, шагнул к машине. Барабек предстал перед ним во всей своей стопятидесятикилограммовой красе. Неподвижная туша, состоящая из складок нездоровой землистой кожи и злобных глазок, занимала все заднее сиденье. Там, где с относительным комфортом могли разместиться трое, с трудом помещался один Барабек. Без слов становилось понятно, откуда в руках дяди Василия богатырская силища – потаскай-ка такого ежедневно, станешь сильным поневоле.
Вообще-то, Барабеком Роберта называл только Сашка, и исключительно за глаза. Повелось это еще с детства, когда он, едва открыв магию печатного слова, листал книжку со стихами и наткнулся на незабвенное: «Робин-Бобин-Барабек скушал сорок человек…» Книжка радовала богатыми иллюстрациями, и Сашка с ужасом рассматривал гигантского толстяка, удивительно похожего на двоюродного брата. Великан кидал в зубастую пасть маленьких человечков, коров и даже телегу. И имя у книжного чудовища было похожим! Роберт-Робин – для тогда еще шестилетнего Сашки звучало одинаково.
Сашка не любил оставаться с двоюродным братом наедине. Будучи старше и сильнее, тот никогда не упускал возможности поиздеваться над Сашкой. В те годы Барабек еще не был полностью парализованным, и его толстые руки подарили Сашке немало оплеух, подзатыльников и бессчетное количество болезненных щипков. Глупая книжка довела обычный страх до состояния чистой паники. Даже мама не сумела полностью развеять его опасений. Она попросила Сашку никогда не называть Роберта Барабеком, особенно при дяде Василии. И Сашка не называл. По крайней мере, вслух. Внутри он по-прежнему не очень любил дядькиного отпрыска, все еще немного побаивался его и, чтобы хоть как-то побороть страх, называл, как хотел.
Роберт ненавидел всех и вся и ничуть не стеснялся демонстрировать свои чувства: плевался, дрался, кричал и ломал вещи. Сашка иногда даже радовался, что Барабек не может говорить и теперь уже почти не двигается. Иначе кто знает, какие гадости мог бы натворить озлобленный на весь мир двадцатишестилетний мужик с мозгом трехлетнего ребенка?
Задержав дыхание, Сашка нырнул в раскрытую дверь, разрезая лицом теплый липкий воздух салона, точно лайнер воду. Внутри машины была своя собственная экосистема, сформированная промаринованными по́том телесами Барабека. Содрогаясь от омерзения, чувствуя, как липнет к лицу вонь больного тела, Сашка доброжелательно просипел:
– Роб, привет!
Барабек тяжело повернул голову, вперив пылающие злобой глазенки в двоюродного брата. Жирные щеки при повороте тяжело качнулись, из уголка рта свесилась, потянувшись вниз, ниточка вязкой слюны.
