Раздался знакомый грохот – это диван внезапно открылся, без посторонней помощи откинув вниз заднюю половину и подняв переднюю. Не было радостной встречи уставших за день мышц спины с мягкими подушками. Сашка с грохотом рухнул в отсек для белья. Сильнее всего досталось голове, стукнувшейся о дно дивана так сильно, что клацнули зубы. Правая рука вошла идеально и ударилась даже почти не больно. Но сверху на нее всем весом навалилось Сашкино тело, заставив сустав болезненно хрустнуть. Очень плохо пришлось левому локтю, который угодил точно в бортик нижней полки. Боль электрическим разрядом взлетела до самого мозга, взорвавшись там вспышкой сигнальной ракеты.
Сашка замычал, торопливо прижав ушибленную руку к груди. И внезапно замер. Ему вдруг отчетливо привиделось, что он лежит в огромном черном гробу, идеально подогнанном под его, Сашкин, рост. Лежа внутри дивана, он беспомощно наблюдал, как медленно опускается крышка, и закричал лишь тогда, когда левая лодыжка взорвалась невыносимой болью. Возвращаясь в исходное положение, диван с силой давил на оставшуюся снаружи ногу. Сашка почувствовал, как напрягаются, не в силах сопротивляться, сухожилия, услышал громкий щелчок ломаемой кости, ощутил, как острые осколки прорывают кожу. Диван отгрызал ему ногу.
Ощущая себя погребенным заживо, Сашка орал как сумасшедший. Свободной левой рукой он, забыв про боль, колошматил в мягкую податливую фанеру, пытаясь пробиться наружу. Правая рука, как назло, застряла намертво. Как-то резко стало тесно, будто сомкнулись стенки, будто сжался гигантский желудок. И еще – душно, точно захлопнувшаяся пасть выдохнула весь воздух. Задыхаясь, Сашка выгибался мостиком, безрезультатно толкая крышку животом и бедрами. Извиваясь, он бился внутри дивана, медленно сползая в темноту беспамятства.
Пасть раскрылась так же внезапно, как в первый раз. Широко распахнув веки и рот, Сашка сделал несколько глотков воздуха и света зараз. Настолько глубоких, что заболели легкие, а глаза плаксиво заслезились. Над ним, окруженная летающими в лучах света пылинками, точно каким-то магическим ореолом, склонилась бабушка Катя. Морщинистые руки держали крышку дивана, на манер циркового дрессировщика, смело разжимающего пасть льву. Сказочный вид спасительницы портил только старый перепачканный мукой передник – баба Катя стряпала пирожки.
Кое-как высвободившись, Сашка нерешительно взглянул на ногу, внутренне готовясь к самому худшему. На секунду он даже действительно увидел кровоточащий обрубок, из которого во все стороны торчат лохмотья пережеванного мяса, разорванные сухожилия и мраморно-белый слом перебитой кости. Сашка мотнул головой, проступившие слезы слетели с ресниц, возвращая ногу на место: все ту же ступню сорок второго размера в синем носке не самой первой свежести.
– Ты чего орешь, оглашенный?! – запричитала баба Катя. – Всех соседей, поди, на уши поднял!
Сашке невыносимо захотелось подпрыгнуть, чтобы, обвив руками морщинистую шею, разреветься бабушке в плечо. Укушенная диваном нога коварно подогнулась, заставив его неуклюже плюхнуться обратно.
– И чего ты в диван залез? Совсем ума нет? – продолжала разоряться бабушка.
И Сашка понял, что ничего ей не скажет. Потому что в диван-людоед не поверит даже баба Катя, не пропускающая ни одной передачи по «Рен-ТВ». Для виду потерев глаза руками, Сашка грубо хохотнул:
– Так я это… круто я тебя напугал, ага?!
– Напугал? – Бабушка удивленно заморгала.
Пристально глядя на Сашку, она молча жевала губы. Так долго, что он поверил, будто бабушка все же почувствовала плохо замаскированную ложь… Но тут баба Катя взорвалась:
– Напугал?! Ах ты ирод малолетний! В гроб бабку загнать решил, да?! Напугал! Ты погоди, паршивец, отец приедет, я ему все скажу! Неделю на стул сесть не сможешь!
Последние слова бабушка крикнула уже с порога комнаты.
– Пугать он меня вздумал, щенок! – Она с силой хлопнула дверью и, продолжая ругаться себе под нос, удалилась в сторону кухни.
Но еще до того, как бабушка покинула комнату, Сашка поспешил вылезти из злополучного дивана. Он с опаской разглядывал раскрытую пасть, казавшуюся сейчас совершенно безобидной, по-своему даже уютной, и вряд ли услышал, как приглушенный дверями и расстоянием, донесся из кухни голос бабы Кати:
– Ужин готовить не буду! Как тебе такие пугалки, паршивец маленький?!
Поглощенная праведным возмущением, бабушка Катя начисто забыла, как испугалась, по-настоящему испугалась, когда вбежала в Сашкину комнату. Глупость, конечно, но на секунду ей показалось, что диван заживо пожирает ее единственного внука.
* * *
Первое время баба Катя еще шумела на кухне, демонстративно грохоча кастрюлями даже громче обычного, а затем, не выдержав ссоры с бестолковым, но все же любимым внуком, зашла его проведать. В знак перемирия принесла кружку морса, а к ней – целую тарелку свежих дымящихся пирожков, с луком и яйцом, Сашкиных любимых. Странно, но отчего-то она чувствовала себя виноватой. Внук сидел за компьютерным столом, заваленным учебниками, толстыми тетрадями, компакт-дисками, канцелярской мелочью и немытыми чашками. Завалы эти баба Катя разбирала регулярно, но всякий раз после ее ухода они мистическим образом возникали вновь. Сашка не играл, что было несколько удивительно, и даже не сидел в Сети, что было совсем уж странно. Подобрав под себя ноги, внук облокотился на стол, хмуро глядя в одну точку.
Локтем сдвинув в сторону скопившийся на краю хлам, грозящий осыпаться, словно подточенная водой скала, бабушка аккуратно поставила на стол тарелку с пышущей жаром выпечкой. Отыскав среди хлама исцарапанный до невозможности компакт-диск, поставила на него кружку с морсом. Внук даже не шелохнулся. Не улыбнулся, не схватил пирог, не пробурчал с набитым ртом: «Фпафиба, ба!» Казалось, он вообще не замечал ее присутствия.
Баба Катя так и не решилась ни о чем спросить. По-старушечьи покачав головой, она тихонько покинула комнату. У двери остановилась на секунду и робко-робко, так, как умеют только старенькие бабушки, всем сердцем любящие своих непутевых внуков, сказала:
– Сашенька, я к Тамаре Васильевне схожу, хорошо? Ты покушай пока, касатик мой, ладно? Пирожочки твои любимые…
Не дождавшись ответа, бабушка Катя осторожно прикрыла дверь. Сашка слышал, как она возится в прихожей, позвякивает ключами. Потом трижды клацнул дверной замок, и входная железная дверь с грохотом отрезала Сашку от всех живых людей этого мира. Оставив один на один с кошмаром.
Молчание затягивалось.
– Ну что?! Так и будем друг на друга пялиться?! – не выдержав, выпалил Сашка наконец. Голос звенел от напряжения и даже как будто обладал небольшим эхом. Был он слегка надтреснут, точно Сашке вживили голосовые связки вороны, а звучал – на редкость глупо. Собственно, как еще может звучать голос человека, разговаривающего с диваном?
Диван отмалчивался, всем своим массивным видом показывая, что Сашка – не самый интересный собеседник. Обладая всем временем мира, диван никуда не торопился. Словно матерый хищник, он готов был ждать столько, сколько потребуется, чтобы однажды, когда добыча потеряет бдительность, оттяпать ей голову. Представив, как деревянная пасть сильным ударом переламывает его тощую шею, Сашка вздрогнул.
