– «Король и Шут»! «Лесник»!
Охотник и я с умным видом покивали, как будто что-то поняли. Фотограф вновь углубился в недра своего цифрового монстра. Туристка Виктория все так же молча перебирала Женькины вихры.
– Слушай, отец! – Непоседливый Турист перевернулся на живот и теперь смотрел на Охотника из-под свесившейся челки. – А тут волки водятся?
Охотник промолчал, неопределенно хмыкнул себе в бороду, дотянул сигарету, открыл печь и щелчком отправил окурок в огонь.
– А правда, что полярный волк – с теленка размером? – не унимался Женька.
– Правда. – Михалыч усмехнулся в бороду и хмуро добавил – А питаются они туристами!
Женька перевернулся на спину, поудобнее устроил гитару и, бренча на трех аккордах, дурашливо пропел:
– Нам не страшен серый волк, серый волк, серый волк…
Охотник только покачал головой, улыбаясь. Все-таки позитивный мальчишка этот Женька. А вот спутница его, Вика, с момента моего появления так и не произнесла ни слова. Только улыбалась тихонько. Я даже начал подозревать, что говорить она не умеет вовсе.
– Конечно, не страшен. – Михалыч запалил очередную папиросу и глубоко затянулся. – Нет здесь волков. Тем более полярных.
– Позвольте! – неожиданно встрял в беседу Фотограф. – Как так – нет?
– Молча, – снисходительно ответил Охотник, – выбили всех. Уж лет двадцать как выбили. В радиусе ста километров от города – ничего крупнее песца.
– Значит, не всех выбили-то! – Фотограф, низко наклонившись, принялся колдовать над своей камерой. – Извольте… – Он протянул свой огромный аппарат Михалычу.
Охотник принял камеру обеими руками, бережно, как ребенка, и уставился на фото, выведенное в небольшое окошко. Смотрел долго. Когда экран погас, попросил Фотографа включить «чертову машину» снова. После чего опять задумчиво рассматривал снимок. Качал головой, восхищенно цокал языком. Удовлетворившись, передал фотоаппарат Туристам.
– Давно? – спросил он Фотографа.
– Два дня назад, – Иван ответил не задумываясь и, предвосхищая следующий вопрос Охотника, добавил: – Километров сорок отсюда, к горам ближе.
Охотник недоверчиво покачал головой и подбросил в буржуйку полено. Туристы, более сведущие в современной технике, чем дремучий Михалыч, перелистывали снимки, увеличивали, надолго приникали к окошку просмотра. Вика молчала. Женька то и дело издавал удивленные возгласы. Наконец, вспомнив о моем существовании, протянули фотоаппарат мне. Я осторожно принял его в руку, поудобнее устроил в ладони и нажал кнопку с зеленым треугольником. На экране появилась зернистая картинка. Несмотря на маленький экран, можно было разглядеть обычный северный пейзаж: в наступающей темноте редкие голые деревья, словно обглоданные зимней стужей, тонкие кусты, растопырившие из-под снега корявые пальцы и… Зверь.
Зверь бежал взрывая сугробы, взметая в воздух пласты слежавшегося снега, но при этом практически не проваливаясь. Казалось, он несется прямо на того, кто спрятался в момент съемки за камерой, надеясь, что эта хлипкая защита сможет уберечь его от невероятной звериной мощи, которая так и перла от здоровенного волка. Белого, с огромной лохматой лобастой головой, пастью, полной острых как ножи клыков, и зрачками, желтыми, как «материковская» луна в ясную ночь.
Я перелистал фотографии назад, затем обратно и вперед. В основном на снимках были зарисовки природы (не слишком удачные, на мой взгляд) и люди, похожие на Фотографа, – то ли геологи, то ли просто старые туристы. Последние снимков двадцать были посвящены огромному белому волку. Сначала зверь был повернут к Фотографу боком, но по мере увеличения количества снимков разворачивался к нему мордой, бежал к нему, приближался, несся, словно разгневанная звезда, недовольная назойливым папарацци. Большинству кадров не хватало четкости: фигура зверя была на них размытой, и казалось, будто волк несется на задних лапах, просто очень низко наклонившись. Самой удачной фотографией была та, что я увидел первой. Первобытная мощь, ярость, независимость – всё в одном застывшем, безумно красивом прыжке, в одном только оскале. А на последнем кадре была Туристка Вика. Сидевшая вполоборота, задумчивая и тихая. И невероятно красивая. Она явно не знала, что ее снимают.
Видимо, я слишком увлекся, потому что даже не заметил, как ко мне подошел Фотограф. Заметив, какой снимок я разглядываю, он нервно выхватил фотоаппарат из моих рук, покраснел и, пробормотав «Это личное!» – забрался обратно на свой стул.
Некоторое время все сидели молча, словно переваривая увиденное. Было в этом снимке что-то, что заставляло сердце замирать. Что-то такое, отчего хотелось завыть в голос. И услышать в ответ вой родной стаи.
А потом Женька затянул себе под нос, тоскливо, протяжно. Так тихо, что даже мне приходилось напрягать слух, чтобы разобрать слова:
Вы холодные, снежные звери,
Неисчислимы ваши потери,
Гибнете сотнями в утреннем свете,
И жизнь ваша длится лишь до рассвета…
Струны звенели перебором. В буржуйке трещал, пожирая полусырые дрова, огонь. Затем Охотник крякнул и, повернувшись к Ивану, недоверчиво спросил:
– Километров сорок, говоришь?
– Сорок – сорок пять, – уверенно ответил Фотограф. – Я за два дня на лыжах больше не осилю.
– Знатная зверюга, – уважительно пробормотал Охотник. – Кто-то из твоих завалил?
– Да какой там «завалил»? – недовольно отозвался Фотограф. – Так, отогнал, напугал. Подранил, правда…
– И? – Михалыч слушал с живым интересом, даже пододвинулся к Фотографу.
– Ииии?! – передразнил тот Охотника. – Пошли по следу, да метель поднялась. Побоялись. Решили не рисковать, в лагерь вернулись. – Фотограф разочарованно вздохнул, словно осуждая осторожность своих товарищей.
– Знатная зверюга, – еще раз повторил Михалыч, качая головой. – Матерая. Тридцать лет здесь охочусь – никогда таких не видел.
– Красивый. – Я уже начал думать, что Вика совсем не умеет говорить. Голос у нее тоже был красивым – чистым и звонким. И говорила она с каким-то нездоровым жаром, с какой-то даже агрессией, не скрывая неприязни к неряшливому Фотографу. – Он – красивый, свободный! А вы? Сейчас вы смелый! А ведь если бы не ваш товарищ с ружьем, – запальчиво бросила она, – где бы вы были сейчас?
– Где? – нелепо переспросил не ожидавший такого яростного нападения Фотограф. Видя его растерянность, Вика несколько сбавила темп, но голос по-прежнему звенел напряжением.
– Там, – ответила она, уже более спокойно, – на снегу. С разорванным горлом. Он бы вас убил.
Резко и противно тренькнули струны. Женька, отложив гитару и перевернувшись на бок, удивленно заглядывал Вике в лицо. Снова повисла тишина. Которую необходимо было заполнить. Которую нужно было сломать. Разорвать. Уже давно.
