Аркадий Афанасьевич задышал немного иначе, для виду подвигал челюстями, будто приспосабливая их к работе, пощелкал языком и ответил голосом, отдаленно похожим на запись автоответчика:
– Дайте мне минут пятнадцать.
Очкарик повернул к нему частично спрятанное в прилизанных волосах ухо, прислушиваясь.
– Неплохо, – деловито оценил он. – Только глубины недостаточно, и акцент почти не слышен.
– Сейчас настроимся, – снисходительно успокоил его артист. – Давайте так, вы мне пока объясните, что и кому я должен буду говорить, а я попрактикуюсь, хорошо?
– Да, конечно!
Вдохновившийся Айсан сел, скрестив по-турецки ноги, прямо на давно не метенный палас. Восхищенно глядя на артиста поверх своих подозрительно дорогих гаррипоттерских очков, он сбивчиво принялся объяснять Пряникову его миссию.
– Ийэ, как я уже говорил, это «мама» по-якутски. Отец у меня из Республики Саха родом, уехал оттуда, когда в моем возрасте был, в поисках лучшей жизни. Пару лет назад ездил к ийэ в гости – у них в поселке тогда только-только сотовую связь наладили, – купил ей телефон. С тех пор два раза в месяц ей звонил, стабильно. Ийэ старенькая совсем, мы ее бережем очень.
Очкарик задумчиво поковырял ногтем прилипшую к паласу жвачку.
– Самая большая проблема – ийэ по-русски не говорит. Вообще.
– Простите, а как же я… – опешил Пряников.
– Ну, она все понимает, но принципиально говорить на русском не хочет. Говорит, что этот народ у нее сына забрал и внука забрал… Каждый раз пытается мне там невесту найти!
Он улыбнулся грустно и задумчиво:
– А отец тоже на принцип пошел – мол, не стану я на этом дикарском наречии балаболить. Они так и разговаривают… разговаривали. Он на русском, она – на якутском. Упертые оба…
Нечто настолько горькое проникло вдруг в его голос, что Аркадий Афанасьевич, до того успешно имитировавший бурную деятельность, разминая губы и щелкая языком, вдруг замер, почувствовав себя до ужаса неловко. Глядя на осунувшееся лицо Очкарика, он дал себе слово, что, если тот попросит его о подобной услуге еще раз, он, Пряников, согласится сделать это бесплатно… Ну ладно, за половину стоимости.
Следующие двадцать минут протекли незаметно. Артист старательно изображал становление чужого голоса, по кирпичикам выкладывая новые интонации, воспроизводя особенности произношения. Как оказалось, репетиция была нелишней. Едва уловимый акцент оригинала дался Аркадию Афанасьевичу не сразу.
Молодой все это время рассказывал ему, что и как артист должен будет говорить. Разговор вырисовывался не слишком сложный: поздороваться, справиться о здоровье, рассказать пару столичных новостей, плавно свести к погоде и тихонько попрощаться. Пока они разбирали детали, дважды заходил арт-менеджер, поинтересоваться, все ли хорошо и не желает ли звезда еще чаю или кофе. Сидящий на полу Очкарик, казалось, совершенно его не смущал. Чертов корпоратив должен был начаться уже через час, и измотанного подготовкой арт-менеджера заботило только, чтобы выступающий был трезв и при памяти.
– Очень важен момент прощания, – подвел итог Очкарик. – Отец всегда прощался по-якутски. Это очень важно запомнить. Слушайте – вот так…
– Мин ахьагьаспын. Мин оннубар бол.
Ничего сложного в чужом языке не было, однако пародист удивился, сколько почтения и торжественности вложил молодой в эту фразу.
– Мин ахьагьаспын, – Аркадий Афанасьевич обкатал слова во рту, пытаясь распробовать новые, непривычные звуки. – Мин оннубар бол.
– Нет, не так! – Очкарик замотал головой. – Больше уважения… Даже пафоса, если хотите… Это очень важно! Мин ахьагьаспын. Мин оннубар бол.
– Мин ахьагьаспын, мин оннубар бол, – эхом отозвался артист.
– Мин ахьагьаспын, мин оннубар бол, – пристально глядя ему в глаза, повторил Айсан.
– Мин ахьагьаспын, мин оннубар бол…
Торжественности и глубины произношения Айсана артист достичь так и не сумел, но заказчик оказался доволен и придираться не стал. Да и то верно, думал Пряников, много там услышит полуглухая бабка через старый мобильник, за четыре тысячи километров?
– Вот. Здесь отцовская симка. – Очкарик протянул ему дорогой смартфон, так же как и очки, подозрительно диссонирующий с костюмом из секонд-хенда. Сомнения вновь ненадолго одолели Аркадия Афанасьевича. Но десять потертых сотенных купюр веером разлеглись на тумбочке перед зеркалом, и сомнения были безжалостно подавлены.
– Номер выбран. Жмите вызов и говорите. Связь не очень хорошая, поэтому поплотнее к уху прижимайте.
Пряников внезапно почувствовал хорошо знакомое волнение. Точно такие же ощущения всякий раз одолевали его перед выходом на большую сцену. Разница была лишь в том, что сейчас это волнение никак не желало улечься и нарастающими приливными волнами накрывало артиста все сильнее и сильнее. Он неуверенно ткнул большим пальцем в зеленую пиктограмму телефонной трубки и, вдавив мобильный в ухо, прислушался к запредельно далеким, каким-то космическим гудкам.
Подсознательно он ожидал услышать старческий голос, который скажет ему что-нибудь банально-телефонное. Какое-нибудь «алле» или «слушаю». Возможно даже радостное «сынок!». На деле же просто прекратились гудки, и из динамика полилась гнетущая, наполненная похожими на свист ветра помехами, тишина. Не зная, как себя вести, Аркадий Афанасьевич глупо посмотрел на Очкарика, и тот сразу все понял.
– Быстрее, поздоровайтесь с ней! – одними губами прошептал он.
– Ийэ, здравствуй, родная!
Голос все же подвел артиста, от неожиданности «дав петуха», и по тому, как страдальчески схватился за голову Очкарик, Аркадий Афанасьевич понял, что прокололся он серьезно.
– Ты прости, что вчера не позвонил! На работе – аврал, я задержался немного…
Спеша исправиться, Пряников практически дословно цитировал многократно прослушанную аудиозапись. Трубка еще мгновение помолчала, а затем наконец-то отозвалась – тусклым, бесцветным голосом, в котором, однако, и намека не было на дребезжащие старческие нотки, которые рассчитывал услышать пародист. И одновременно в ухо Аркадия Афанасьевича словно воткнулась крохотная иголка. Воткнулась неглубоко, но достаточно болезненно, так, что артист даже ненадолго отодвинул телефон и пощупал ушную раковину пальцем на предмет наличия крови. Крови не было. А вот неприятное ощущение осталось.
– Господи, что вы делаете! – горячо зашептал Тадын. – Вы же все окончательно испортите!
Выпученные глаза его прилипли изнутри к стеклам гаррипоттеровских очков. Он проворно перехватил запястье артиста и прижал телефон обратно к его уху.
– Давайте, скажите ей, что будете разговаривать по-русски!
– Ийэ, родная, я же просил тебя говорить по-русски?! – с готовностью повиновался Аркадий Афанасьевич. Он уже выровнял голос и говорил теперь уверенно и даже немного устало. – Я теперь городской житель, мне на этом дикарском языке по статусу лопотать не положено…
