Им не хватало самой малости.
В отличие от обычных несчастных людей, шаманы действовали слаженно и организованно. По очереди подходя к ойуну, каждый из них бережно брал его за руку с ножом и сам проводил под своим подбородком смертельную красную линию. Истекающие кровью шаманы не падали наземь, а опускались спокойно и степенно, точно решив вздремнуть часок-другой перед дальней дорогой.
Тогда ойун впервые устремил взгляд в мою сторону. Медленно, словно легкий костяной ножик вдруг стал неподъемным, он приложил лезвие, странным образом оставшееся белоснежно-чистым, к своему левому уху. И так же медленно соединил его с правым широкой изогнутой дугой. На дряблой шее раскрылась уродливая багровая улыбка. Миг – и ее вырвало красным, горячим, исходящим еле заметными струйками пара потоком. Однако шаман не упал. Даже не покачнулся. Кривой узловатый палец, покрывшийся быстро высыхающей коркой цвета ржавчины, поманил меня, призывая встать с колен, принять свою судьбу. И я бы пошел, изнемогая от боли и тяжести навалившихся знаний, я бы все равно пополз к нему, цепляясь за мертвую землю обломками ногтей. Безропотно двинулся навстречу собственной гибели… Но в эту секунду прямо над ухом раздалось недовольное:
– Э, нет! Ты чего это удумал, старый?!
Пережитый кошмар подтолкнул меня на самую грань безумия, заставив совершенно забыть о майоре. Голос его, все такой же уверенный и властный, дрожал от плохо скрываемого страха. Не меня призывал уродливый старческий палец. Его – офицера НКВД Баруха Иосифовича Фишбейна.
– Не-ет… нет-нет-нет! – Барух неуверенно улыбался, часто мотая головой из стороны в сторону. – Не смей! Даже не смей, слышишь меня? Ты хоть понимаешь, в кого ты пальцем тычешь, падаль сушеная?!
Старик слышал. Но, кажется, слова Фишбейна мало заботили его. Беззубый рот раскрылся и, игнорируя смертельную рану в горле, отчетливо произнес:
– Эн аччыгый иэдээни таллын. Бар киниэхэгьэ. Ухьугуннар кинини!
Вслушиваясь в чужой говор, я внезапно осознал, что понимаю каждое слово:
– Ты выбрал меньшее зло. Так иди за ним. Разбуди его!
Похоже, майор тоже понимал плавный говор ойуна. Он закричал, отчаянно и обреченно. Но тем не менее все же пошел вперед, с трудом переставляя непослушные ноги, сопротивляясь каждому шагу. В бессвязных выкриках, перемежаемых всхлипами, я разобрал что-то о том, что он, Барух Фишбейн, самый верный и преданный слуга, что именно он должен стать правителем нового государства, что это несправедливо… Но обретенные знания говорили мне, что тот, к кому он взывал, совершенно иначе воспринимает справедливость. Оставалось лишь поражаться, как майор пропустил очевидное: разум будущего правителя будущей Независимой Сибири должен быть простым. Как, например, у недалекого сельского парня из-под Красноярска, коего угораздило оказаться не в то время не в том месте. Только такой человек способен впустить в свое сознание рокочущего бога, не погибнув при этом.
Рыдающий майор против воли продолжал приближаться к неподвижно застывшему ойуну. Глядя в его спину, сгорбившуюся в предчувствии беды, я осознал, насколько правильными и дальновидными были его расчеты. Старый мир, мой мир, действительно агонизировал, ибо Древние боги планомерно захватывали его, исподволь перестраивая по своему извращенному вкусу. Самостоятельно призвать меньшее зло, не дожидаясь, пока страну захватит зло большее, – не самый плохой вариант. Это как выпрыгнуть из окна высотного дома, спасаясь от пожара. Всегда остается крошечная возможность, что ты выживешь.
Тем временем майор встал перед стариком якутом, запрокинув голову, точно жертвенный олень. Из-под круглых очков текли бессильные слезы.
– Я! – закричал Фишбейн. – Это должен быть я!
И забулькал, подавившись собственной кровью. Мертвый ойун утешающе похлопал его по плечу.
– Бар киниэхэгьэ. Ступай за ним. В конце концов, ты всего лишь маленькая крыса. И ты сохранил самое ценное – свою бессмертную душу…
Еще раз обагрился древний алтарь. Тяжелые алые капли просочились сквозь мох, завершая путеводную нить. С оглушительным хрустом громадный камень развалился пополам, выпуская из-под земли бесформенное клубящееся марево, тут же поглотившее ойуна и его последнюю жертву. Перед тем как окончательно раствориться в облаке хаоса, Барух стянул через голову свои странные очки. Черные глаза так и остались плавать за толстыми линзами, точно неведомые рыбки в маленьких аквариумах, а в окружающий мир прицелились пустые глазницы. Мне казалось, что майор пытается запомнить это мгновение, запечатлеть его отсутствующей сетчаткой.
Изменчивое облако побагровело, как будто впитало в себя кровь всех принесенных в жертву существ. На мгновение, на страшную долю секунды, оно приняло форму настолько чудовищную, что я, забывшись, закричал, будто надеясь таким образом отодвинуть неизбежное. Багровый туман вытянулся, превратившись в узкую полоску, похожую на копье… которое резко вошло в мою голову.
Земля задрожала под ногами. От древнего камня через все капище потянулась громадная трещина. С каждой секундой она ширилась, раскрываясь точно лоно, готовое породить… кого? Я не хотел знать ответ на этот вопрос. Каким-то чудом я все еще стоял на ногах, хотя под ними, на глубине, не достижимой простому смертному, ломались тектонические плиты, меняя привычный облик нашей планеты. Края трещины расходились все дальше и дальше друг от друга. Старый мир отдалялся от нового. Реальность разделялась на завтра и сегодня, которое стремительно превращалось во вчера. Когда сгустившаяся темнота укутала противоположный край, на мое лицо упали первые капли, быстро перешедшие в сильный ливень.
Небо плакало.
Я не люблю государственные праздники. Особенно не люблю День повиновения. Для новых поколений этот день, когда в наш мир явился одноглазый юродивый, несущий весть о боге, простершем длань над северными землями, – настоящая веха не только в истории Независимой Сибири, но и всей планеты. Для меня же в этот день мир, в котором я жил и который любил, перестал существовать.
Учитывая, что творится в других странах, нам грех жаловаться. Наше молодое государство отделено от территориальных претензий бывшего Советского Союза естественной границей, именуемой ныне Большим Сибирским Разломом, а с восточными соседями налажены довольно сносные взаимоотношения. Оно живет и процветает, прирастая своими природными богатствами, своим трудолюбивым народом и, конечно же, милостью бога, взявшего его под опеку. Пусть даже Независимая Сибирь всего лишь жалкий обломок некогда по-настоящему Великой державы. Но, может быть, я просто смотрю на мир глазами динозавра, и времена Великих держав канули в Лету? У меня есть все, о чем только способен мечтать смертный, однако пользоваться плодами своего положения мне не дано. Запертый в собственном теле. Выгнанный на задворки собственного сознания. Способный лишь плакать, осознавая свое бессилие, и радующийся, что хотя бы этого он не может у меня отнять.
Я, Макар Смага – бессменный правитель Независимой Сибири. Сельский паренек, так и не ставший никогда мужем, отцом и дедом. Первое воплощение обезумевшего древнего божества, обретшего наконец власть и свободу.
