Лаптев так разошелся, что уже практически не слушал, что несет. Чистый поток сознания, изливающийся на рыжебородого, вещал о репрессиях и геноциде, обвинял его во всех смертных грехах, сравнивал с Гитлером, пугал наступившей демократией и связями в криминальном мире. Размахивая руками, Лаптев метался по кухне, похожий в своем распахнутом халате на байковую летучую мышь. Брызжа слюной, он яростно потрясал перед лицом невозмутимого гиганта сжатыми кулачками, на которых дикой племенной татуировкой синели узоры старческих вен. Он испытывал такой душевный подъем, что не сразу почувствовал, как нечто неуловимо быстрое, похожее на смазанное черно-белое пятно, обожгло ему лицо.
Гость встал во весь рост, нависнув над тщедушным стариком, точно огромный утес, покрытый красным мхом. В его ладони была зажата свернутая трубкой вечерняя газета, которую Лаптев читал за ужином.
– В-вы что себе п-позволяете?! – От обиды, злости и непонимания у старика затряслась нижняя челюсть. – Да вы… Да я в-вас!
Рыжебородый бесстрастно, даже с некоторым участием наблюдал, как стремительно меняет цвет лицо хозяина квартиры. Невероятная палитра красок, от бледного бешенства до багровой ярости, сменилась на впалых щеках Лаптева.
– Скотина! – взвизгнул он и бросился на обидчика.
Однако, непостижимым образом не задев ни мебель, ни старика, гигант увернулся от атаки. Лаптев же при этом схлопотал газетой по шее. Подпрыгнув как ужаленный, он обернулся вокруг своей оси и вновь оказался лицом к лицу со своим сумасшедшим гостем. И вздрогнул, услышав отрывистое:
– Фу!
Короткое слово зазвенело такими властными обертонами, что Лаптеву вдруг захотелось упасть, перевернувшись на спину, подставляя Вожаку незащищенное горло. Кое-как совладав с собой, Семен Григорьевич принялся спиной отступать к прихожей. Гигант молниеносно оказался рядом, сграбастал Лаптева за ворот и, без видимых усилий вздернув в воздух, сам выволок его туда. В два шага пройдя маленькое помещение, он остановился возле стойки с туфлями. Встряхнув Лаптева в руке, безумный гендиректор швырнул его прямо в натекшую от полки с туфлями лужу. Лаптев попытался подползти к двери, но стальные пальцы с силой впились ему в шею, неумолимо пригибая к полу.
– Кто это сделал? – все тем же спокойным тоном спросил мучитель и с силой шлепнул старика газетой по тощему заду. – Фу! Нельзя! Нельзя!
Каждое уверенное «нельзя!» сопровождалось резким шлепком. Несмотря на халат, удары получались болезненные. Покраснев от невыносимого унижения, Семен Григорьевич взвыл было… но тут же схлопотал газетой по физиономии.
– Тихо! – нахмурив рыжие брови, скомандовал гигант. А затем, легко двинув плечом, швырнул всхлипывающего старика через всю прихожую.
Впечатавшись в стену, Лаптев подавил в себе желание разреветься в голос и на четвереньках пополз в комнату. За спиной – он чувствовал это каждой клеткой тела – надвигался обезумевший «зеленый». И хотя на ногах у того были обычные черные носки, перепуганному Лаптеву чудилось, будто по старому паркету глухо стучат тяжелые раздвоенные копыта.
Старик пересек комнату, дополз до батареи и там замер, уткнувшись заплаканным лицом в стену. Он уже начал натягивать на голову ворот халата в какой-то наивно-детской уверенности, что, если не видеть страха, страх исчезнет, когда из-под кресла вылетела Чапа. Уткнувшись лапами в грудь хозяина, она принялась вылизывать его мокрое лицо, скуля и повизгивая от удовольствия. Тыльной стороной ладони Лаптев ударил собаку прямо по ухмыляющейся счастливой морде. На автомате, как делал это тысячу раз. Но еще до того, как его раздутые артритом костяшки вспыхнули болью, а Чапа, заверещав от обиды, кинулась в прихожую, он трижды пожалел о своем поступке. Потому что вспомнил, за кем явился его опасный гость.
Тяжело скрипнул рассохшийся паркет, и в ноздри настойчиво полез запах паленого дерева. В поле зрения появилась ступня гостя, заставив старика похолодеть: нога правозащитника оканчивалась широким раздвоенным копытом… и паркет под ним дымился.
– Вы совсем ничему не учитесь, – раздался сверху глубокий голос, полный разочарования и усталости.
Несмело подняв взгляд, Лаптев едва не умер от нахлынувшего ужаса. Велес был страшен. Колени его нереальным образом подломились, вытянув джинсы в обратную сторону, рубашка треснула на груди, обнажив могучий торс, сплошь заросший рыжим волосом – густым и спутанным. Пальцы, в которых крутился кожаный поводок, оканчивались толстыми кривыми когтями. Преодолев страх, Семен Григорьевич завершил траекторию взгляда на круглом бородатом лице. Из рыжих зарослей на него с интересом смотрели озорные зеленые глаза, с продольным, точно у большой кошки, зрачком.
– Вам не нравится, как я поступил с вами, но сами вы продолжаете поступать так с теми, кто заведомо слабее вас. – Согнув колени назад, гигант присел на корточки, став похожим на огромную волосатую цаплю.
– Кто вы? – пересохшими губами прошептал Лаптев.
– Я? – Гость в притворном изумлении запустил руку в рыжую шевелюру, почесав выступившие из нее аккуратные рожки. – Я – Велес. У меня вот и визитка имеется! – И он действительно полез в карман за визиткой.
– Не надо, прошу вас! – взвизгнул Лаптев. – Забирайте! Забирайте собаку ко всем чер…
Старик осекся, опасливо глядя на Велесовы рога.
– … хренам! – неловко выкрутился он наконец.
Велес рассеянно покачал головой, выпрямляясь во весь рост. Упавшая от него тень тяжело придавила старика к полу.
– Эх, кабы все было так просто!
Ошейник выпал из когтистых пальцев и мгновенно скользнул прямо к стариковской шее. Слабые пальцы успели лишь легонько царапнуть мягкий ремешок, когда тот обвился вокруг горла Лаптева и, самостоятельно застегнувшись, сдавил его с невероятной мощью. Воздух с шумом покинул легкие Семена Григорьевича, и тот испуганно замычал. Ошейник пульсировал, точно напившаяся крови пиявка.
В тот самый миг, когда перед глазами задыхающегося старика заплясали пресловутые черные круги, Велес вдруг начал расти и покрываться шерстью с такой пугающей быстротой, что должен был вот-вот проломить головой потолок. Однако, как это ни странно, комната тоже начала увеличиваться в размерах. Лаптев хотел закричать, но смог лишь полузадушенно взвизгнуть. Поудобнее опершись на все четыре конечности, Семен Григорьевич твердо решил умереть с пафосными словами на устах. Словами, проклинающими ужасное существо, ворвавшееся в его жизнь и отнявшее ее. Почувствовав, что хватка ошейника немного ослабла, Лаптев вдохнул воздуха и… звонко тявкнул.
На лай из своего закутка выбралась Чапа и принялась восторженно обнюхивать своего бывшего хозяина. Велес протянул ставшую абсолютно нормальной руку, поправляя ремешок на шее маленького лохматого пекинеса.
– Вот, так гораздо лучше, верно?
В ответ пекинес злобно оскалился и попытался тяпнуть зубами огромные пальцы. Проворно отдернув руку, Велес подхватил с пола газету и от души приложил собаку прямо по мосластому лохматому заду.
