Это случилось в канун моего тридцать третьего дня рождения. У Анжелы был тойчик по кличке Жора. Ну знаете, такие мелкие шавки, ошибки природы, сами с ладонь, а лают так, что закладывает уши. Никогда не любил собак, тем более маленьких. Жору я просто терпел, но в тот вечер терпение мое истончилось.
Накануне своего дня рождения я всегда взвинчен и болезненно реагирую на каждую мелочь. Не жалую праздники, тем более личные, но положение обязывает быть частью социума. Вы знаете, большая часть контрактов у нас подписывается не в кабинетах, а в саунах. Чтобы оставаться веселым через не хочу, требуется уйма нервов. Так что, когда Жора ни с того ни с сего хватанул меня за палец, я отреагировал фатально резко.
Несколько раз я грозил Анжеле, что убью эту пародию на пса, к чертовой матери. Она не верила. Сказать по правде, я и сам не верил. Так что, когда все случилось, удивился не меньше нее. Раньше, чем успел сообразить, что делаю, я пяткой размозжил собаке череп. Тонкие кости хрустнули яичной скорлупой, ковер перепачкался кровью, а я глубоко порезал стопу осколком кости… только что думать о мелочах, когда я вновь услышал этот божественный хруст?!
Он все еще звенел в моих ушах, пока я, оставляя на ковре кровавые следы, добрел до дивана. На крик примчалась Анжела, принялась кудахтать над моей израненной пяткой, называть меня бедненьким и лапушкой. Терпеть не могу сюсюканья. Ну а потом она наконец заметила своего дохлого любимца: крохотный череп – всмятку, вокруг лужица крови, глаза вывалились из орбит. Это выглядело так комично, что я рассмеялся.
Почему-то мне показалось, что сейчас Анжела подхватит мой смех, и мы вдвоем будем улыбаться друг другу, как люди, осознавшие нечто важное. Анжела станет бинтовать мою ногу, дуя на рану как маленькому, я буду гладить ее светлые волосы, и, когда она закончит, мы пойдем в спальню… А она разрыдалась. Злоба и ненависть вмиг превратили красивую женщину в потасканную, залитую слезами дурнушку. Я будто впервые увидел ее! Смотрел и все никак не мог понять, что я нашел в этом жалком отвратительном существе, как мог вожделеть это? И пока я кривился от недоумения, пытался разобраться в себе, Анжела влепила мне пощечину. От удара во мне что-то щелкнуло. Упала какая-то заслонка или переключился тумблер, до того сдерживающий таящееся глубоко внутри желание.
Не помню, каким образом бронзовое пресс-папье с журнального столика оказалось в моей руке. Зато хорошо помню сладкий чавкающий звук, с которым основание статуэтки пробило ей темя. Еще до того, как мертвая Анжела упала к моим ногам, тело мое по всему позвоночнику прошила раскаленная игла удовольствия. От этого неземного блаженства я тут же спустил в штаны, как школьник, впервые увидевший порнофильм. Это был взрыв. Цунами. Прикосновение божественной длани и поцелуй самого Создателя. А на следующий день мне исполнилось тридцать три. Возраст Христа, как принято говорить.
Праздник пришлось отложить. В телефонных звонках люди, считающие себя моими друзьями, выражали соболезнования, с фальшивым восторгом вспоминали несуществующие Анжелины добродетели. Эти недоумки жалели меня, не подозревая, что в тот день я поистине переродился.
* * *
– …машина Павловой действительно вылетела с моста. Но никакого криминала медики не нашли. Немного спиртного в крови, недопитая бутылка «вермута» в салоне, скользкая трасса…
Следователь смотрит на меня как на пустое место. Тонкий лед синих глаз оказался обманчивым. На самом деле он крепок как броня. Ох, не думал я, что доказывать собственные преступления будет так сложно. Почему они мне не верят?! Мне нужно, чтобы они поверили…
– Но рана…
– …при аварии каких только травм не бывает. – Следователь неопределенно пожимает плечами. – Вы, наверное, помните, что автомобиль Павловой перевернулся и вылетел с моста? Не думаю, что даже эксгумация сможет подтвердить ваши слова.
– Но ведь… – чувствуя, как почва уходит из-под ног, я начинаю мямлить, – чистосердечного признания…
– …недостаточно при отсутствии улик, – следователь вновь заканчивает фразу за меня. – Если завтра вам захочется признаться в убийстве Кеннеди, для начала озаботьтесь доказательной базой. Если и остальные ваши двадцать шесть жертв…
– Нет, нет! Анжела не одна из двадцати семи! Она – начало, альфа всего. Символ. Я всегда вспоминаю ее с теплотой, ведь это она помогла мне стать тем, кто я есть. Первая разглядела заложенный во мне потенциал!
В порыве горячности я едва не хватаю его за руку. Следователь чуть заметно морщится. Не брезгливо, но так, что я сразу вспоминаю, кто он и кто я. И обретаю уверенность.
– Я долгое время «сидел» на собаках…
* * *
Знаете, как героинщики, пытаясь соскочить, пересаживаются на легкие наркотики? Я долгое время надеялся, что смогу сопротивляться. Молодой идиот! Как будто можно закрыть ящик Пандоры! Побороть самое себя! Но я пытался, правда. Я покупал собак – настоящих собак, а не это недоразумение вроде Жоры. Брал крупные породы: ротвейлеров, кавказцев, сенбернаров. Особенно любил московских сторожевых. У них такие грустные глаза, почти человеческие!
Я привозил их в свой загородный дом в Подмосковье. Там тихо, соседей почти нет. Там можно забить собаку обрезком арматуры, и никто не услышит, как она воет от боли. Как огрызается, рычит, пытается достать своего мучителя обломками выбитых зубов. Как задыхается, натягивая веревку. А когда, обессилев от побоев, собака упадет, можно сесть рядом и гладить ее мокрую, слипшуюся от крови шерсть. Глаза в глаза следить, как из большого сильного зверя вытекает жизнь. До тех пор, покуда грудная клетка ее, больше напоминающая кожаный мешок, набитый сломанными ребрами, не перестанет судорожно вздыматься.
Да, я «сидел» на собаках довольно долго. Это было все равно что кормить льва травой. Зато я как настоящий естествоиспытатель учился на собственных промахах. Именно поэтому, окончательно перейдя на людей, ошибок я уже не совершал. Нет ошибок – нет подозрений. Нет подозрений – нет дела. Правильно?
Сперва я перебрался со двора в подвал. У меня огромный подвал, вы, должно быть, видели. Раньше он выглядел совершенно иначе, как что-то среднее между тренажерным залом и бильярдной. Там оказалось гораздо уютнее. Исходящий от обреченных животных страх не выветривался, оседал на стенах, на потолке, точно конденсат. В замкнутом пространстве предсмертные хрипы зазвучали громче, насыщеннее. Они вонзались мне прямо в мозг! И этот запах… медный аромат крови, дерьма и смерти… он висел там целыми днями, пока я не начинал уборку…
Именно уборка сподвигла меня на строительство ванн. Мой маленький секрет оказался очень уж грязным, во всех смыслах. Бывало, я тратил несколько дней, чтобы избавиться от последствий, замывал кровь, собирал клочки шерсти и ошметки мяса. Не домработницу же заводить, в самом деле? Знают двое – знает и свинья. Поэтому я нанял строителей и в течение трех месяцев превратил подвал в бассейн.
Дороже всего обошлась парилка, а ведь я ни разу ею не воспользовался… Все изменения затеивались ради керамической плитки под мрамор, облицевавшей пол и стены. Ради мощной вентиляционной системы. И ради небольших купален, разделенных прозрачными перегородками. Три вместительные ванны-купальни, – для моих целей этого хватало с лихвой. В медной негашеная известь превращала тела в высохшие мумии. В пластиковой гидроксид натрия растворял остатки органики. Все необходимые химикаты я без труда мог найти на любом моем складе. А третья? В третьей, обычной кафельной, купальне я смывал с себя кровь и усталость.
