– Мы обыскали весь дом, – выдавила клыкастая пасть, и я с ужасом узнал чудовищно изуродованный Ирин голос. – Мы нашли подвал. И ванны. И молоток. Но ни следов крови, ни трупа. Ванны оказались пусты. Боюсь, что экспертиза тоже ничего не найдет, и нам придется вас отпустить…
На морщинистом лбу следователя проклюнулся налитый кровью глаз. Не выдержав его злобного взгляда, я тихо заплакал. По ногам побежали горячие струи мочи.
– Не надо, – прошептал я. – Не надо, пожалуйста.
Слезы обжигали щеки. Я хотел зажмуриться, но то, что сидело напротив, парализовало мою волю. Оставалось лишь бессильно плакать и молиться Богу, в которого я никогда не верил.
– Что? Что это с тобой? – На Ирин голос наложились другие, целый женский хор – Кристина, Инга, две Ольги, Тоня и остальные – все они вопрошали меня изнутри поглотившей их субстанции. – Ты плачешь?! Ты плаааачешь! Милый, милый!
Вытянутая пасть приблизилась вплотную к моему лицу, звонко щелкнув клыками. Я отшатнулся и завыл сквозь трясущиеся губы. Уродливый лик вращался дьявольской каруселью, мелькали знакомые черты, оскаленные собачьи морды, какие-то гротескные помеси человека и пса. Голоса сменились на мужские – Атос, Камиль, Султан – все эти ухоженные педики, предпочитающие клички реальным именам. Над всеми ними довлел голос седого следователя, что на свою беду решил проверить мой подвал в одиночку.
– Ну не плачь, не плачь, – пророкотала субстанция. – Мы не убьем тебя. В конце концов, ты в каком-то роде наш отец, наш Создатель. Ты не дал нам ответа, на который мы рассчитывали, но изрядно нас развлек…
Удерживающие запястья жгуты исчезли. Следователь нависал надо мной, деловито сметая в карман вырванные зубы.
– Обвинений тебе выдвигать не будут, потому как улик нет. Тебя немного пообсуждают в Интернете, прополощут в местных газетках… в конце концов, не каждый день по улице бегают голые миллионеры. Все спишут на алкоголь или наркотики. Люди любят, когда богатый и властный человек ведет себя как свинья. Так он становится ближе и понятнее. Над тобой посмеются, позубоскалят и вскоре забудут… Так что вызывай такси и езжай домой.
Он задержался на пороге комнаты. Я сжался внутри и снаружи. Попытался стать маленьким и незаметным, слиться с неудобным жестким стулом. С неожиданной ясностью я понял, что состою из жидкости – текущие из глаз слезы, размазанные по щекам сопли, хлюпающая под ногами моча и застывшая в жилах кровь. Волевое лицо следователя на мгновение чудовищно изменилось, оплыло свечой, утыканной клыками и костяными наростами. Непомерная пасть расплылась в чудовищной ухмылке. Проступило насмешливое личико Иры, и ее голос зазвенел похоронным колоколом:
– Приведи себя в порядок и жди нас. Мы скоро…
Сфера
Хомяк определенно был дохлым. Крохотный лохматый комок, рвано окрашенный в рыжее с белым, валялся ровно посередине аквариума, задрав кверху скрюченные когтистые лапки. Верхняя губа зверька обнажила длинные желтые зубы, страшные и некрасивые. Предсмертный оскал маленького зловредного грызуна. Оставалась еще небольшая надежда, что, если потыкать его какой-нибудь палочкой, он вдруг возьмет да оживет, но… Впрочем, какого черта? Не отрывая взгляда от окоченевшего тельца, где-то глубоко внутри надеясь, что хомяк вот-вот перевернется, зевнет и невозмутимо начнет заниматься своими хомячьими делами, я нащупал органайзер и наугад выудил из него первый попавшийся карандаш. Чувствуя себя живодером, склонился над аквариумом и осторожно потыкал хомяка острым грифелем. Паршивец, естественно, не ожил, не заверещал и не кинулся прятаться в ворох газетных клочков, с любовью нарезанных Леськой.
– Плохо, – пробормотал я вслух.
В последнее время разговаривать с собой вошло у меня в привычку, отвязаться от которой не получалось. К счастью, пока еще я не вел длинные философские беседы с альтер эго, но довольно часто резюмировал некоторые очевидные выводы. Вот как сейчас, например. Сама по себе смерть грызуна не была трагедией, особенно для меня – человека взрослого, схоронившего за свои тридцать шесть лет четырех крыс, морскую свинку, пару волнистых попугайчиков и самого лучшего в мире пса. Но пятый хомяк за месяц – это, согласитесь, перебор. Слава богу, вчера Зинаида Сергеевна, моя теща и по совместительству Леськина бабушка, забрала внучку к себе на ночь. Еще оставалось время все поправить. Не то чтобы я умел оживлять хомяков… во всяком случае, не больше, чем остальные родители. Однако нельзя отрицать, что за последние тридцать дней я весьма поднаторел в этом вопросе.
С первым, черным пушистым толстяком, обладателем живых и умных глаз, я, надо признать, лопухнулся по полной. С другой стороны, откуда мужику, в одиночку растящему одиннадцатилетнюю дочь, знать такие тонкости? За давностью лет как-то уже и забылось, как меня самого родители оберегали от смерти питомцев. Потому-то я сдуру, честно и искренне, попытался объяснить Леське, что хомячки долго не живут в принципе. Кончилось тем, что на руках у меня оказалась ревущая в голос дочка, а сам я неуверенно мямлил, что «все хомячки попадают в рай», безбожно перевирая цитату из старого английского мультфильма про собак.
Второго питомца, купленного для утешения дочери и скоропостижно скончавшегося через девять дней, мне удалось подменить похожим хомяком, в спешном порядке приобретенным в ближайшем зоомагазине. Вообще-то я был почти уверен, что Леська подмену заметит. У детей, в особенности у девочек, на такие вещи нюх – они ложь за версту чуют. Я даже заранее заготовил небольшое, шитое белыми нитками оправдание, которое, при определенной удаче, должно было сойти за правду. Еще одна детская особенность – они верят в то, во что хотят верить. Однако обошлось. Операция прошла успешно. В лучших традициях сколькитотам друзей Оушена. Дочка игралась и сюсюкалась с новым любимцем, не подозревая, что он уже не просто новый, а новый-новый. Этот хомяк протянул неделю – и на том спасибо. Следующего хватило только на три дня. И вот, наконец, пятый, практически юбилейный хомяк, сдох через десять дней, когда я почти уверовал в окончание хомячкового мора.
В зоомагазине мы с продавцом поглядывали друг на друга с подозрением. В надежде уличить меня в скармливании маленьких пушистиков питону или еще какой пресмыкающейся гадине, продавец уже несколько раз настойчиво рекомендовал мне белых мышей по двадцать рублей за штуку. Я же, в свою очередь, с возрастающим интересом смотрел в сторону «Книги жалоб и предложений» – ну не могут хомяки дохнуть с такой завидной регулярностью! Как говорится: один раз – случайность, два – совпадение, а три, извините меня, – закономерность! Пять – это уже конвейер какой-то.
Размышляя таким образом, я сходил на кухню за пластиковым пакетом. Используя его как перчатку, с омерзением подхватил трупик хомяка и скоренько замотал пакет скотчем. Что ни говорите, а есть в дохлых грызунах нечто особо отвратительное. Возможно, в этот момент во мне говорит кровь средневековых предков, с крайней серьезностью относившихся к такому слову, как «чума», но тут уж ничего не могу с собой поделать.
Я знаю, о чем вы сейчас думаете. Казалось бы, если уж хомяки так показательно не приживаются – ну брось ты это занятие! Но…
