Перед тем как осторожно притворить дверь, отец сделал ночник поярче. Но Пашке это уже было не нужно. Рядом была мама, надежная, добрая. И папка тоже, пусть за стеной, но рядом. Пашка вцепился в мать руками и ногами, обнял ее крепко и спрятал лицо на плече среди рассыпавшихся густых волос, пахнущих абрикосом и муссом для укладки. Он был готов провисеть так целую вечность, но мать, вздохнув тяжело, нащупала край кровати и, стараясь не разбудить так и не проснувшегося Вовку, присела.
– Ну, слезай, чертенок! Большой уже, спину мамке сломаешь.
Пашка послушно слез, бесцеремонно подвинул Вовку и втиснулся между ним и горячим маминым бедром. Мать неторопливо гладила сына по волосам, и Пашка начинал потихоньку понимать, что вел себя ну совершенно не как взрослый. Глупо вел. Как девчонка. Усилием воли подавив рвущиеся наружу всхлипы, он начал дышать ровнее. Заметив, что ребенок успокоился, мама тихонько спросила:
– Что-то плохое приснилось?
Пашка на секунду задумался. Как объяснить, что и не приснилось вовсе? Что на самом деле все было – и гремлины-трансформеры, и ведьма с чудовищными украшениями, и медведь, и… На секунду Пашка утратил контроль над телом и задрожал. Мать почувствовала сразу, крепко прижала к себе.
– Что-то страшное?
Чтобы избежать дальнейших расспросов, Пашка кивнул. Да и как объяснить маме – взрослой, ничего не боящейся, – что его только что чуть не утащили под кровать? Пашка и сам понимал, насколько глупо это звучит. Хорошо хоть, Вовка не проснулся. Не придется терпеть его дурацкие шутки.
– Павлушка, все в порядке. Я рядом, папа рядом. Все хорошо, ничего не бойся.
Мама еще что-то шептала, умиротворяющее, нежное, ласковое. Что Павлушка глупыш, что никого страшного здесь нет, но ему это уже было не нужно. Он и сам все понимал. Конечно, глупыш – надо было не спать, а готовиться. Конечно, здесь нет никого страшного… Сейчас нет. Потому что время кормежки уже прошло. Это Пашка чувствовал особенно остро. Этой ночью чудовище больше не придет. Похоже, сегодня не повезло какому-то другому ребенку из какой-то другой кровати. Ведь оно одновременно находится под миллионом детских кроваток во всем мире. Под миллионами миллионов кроваток, коек, диванов. Осознав такой масштаб, Пашка едва не задрожал вновь. Еле сдержался, боясь расстроить маму. Так и лежал – с закрытыми глазами, не шевелясь, дыша ровно и тихо, пока мама не решила, что он заснул. Медленно поднявшись с кровати, она склонилась над сыном и поцеловала в лоб. Пашка слышал, как на цыпочках, боясь разбудить детей, она идет к двери, как поворачивает ручку. Сквозь сомкнутые веки проникал свет ночника, мама не стала его приглушать. Пашка поерзал, устраиваясь поудобнее. Запустил правую руку под подушку и едва не закричал, наткнувшись на что-то твердое и холодное. Пашка закусил губу, боязливо ощупывая находку. Воображение рисовало различные ужасы – дохлая крыса, оторванная конечность – адский подарок, который оставило оно.
Постепенно пальцы «увидели» самую обычную коробку. Пашка опасливо потянул находку наружу. В свете ночника он удивленно разглядывал нарисованного на коробке Оптимуса Прайма, застывшего в боевой стойке. Новогодний подарок от родителей. Через тонкий пластик окошечка смотрел объемный дубликат рисунка – суровый и непоколебимый, он казался мертвецом, замурованным в полупрозрачном саркофаге. Пашка испуганно затолкал его обратно под подушку. Хватит с него на сегодня кошмаров. Хватит.
С этим «хватит» он и заснул. На какую-то секунду, находясь на самом краю бездны сна, готовый вот-вот в нее сорваться, он почувствовал, как нечто ворочается под кроватью, сопя и переваливаясь с боку на бок. Но спасительное забвение уже распахнуло свои мягкие объятия, и Пашка с радостной улыбкой шагнул навстречу сновидениям. Больше никаких кошмаров ему в эту ночь не снилось.
* * *
Кошмары вернулись на следующий вечер, когда, уже будучи дома, Пашка вспомнил свои вчерашние умозаключения.
…под миллионами миллионов кроваток, коек, диванов…
Если, уходя от Жулиных, Пашка специально проверил всю одежду и обувь, боясь, что это последует за ним домой, то сейчас он с ужасом понимал – этому нет нужды следовать за Пашкой. Потому что оно уже здесь.
Прошлой ночью, у Жулиных, Пашка совершенно не выспался. Он собирался отоспаться днем, когда это тоже спит, чтобы чудовище не смогло сцапать его во сне. Но дома все страхи заслонила новая видеоигра, подаренная родителями. Пашка до позднего вечера бегал по мрачным подземельям, лихо расстреливая монстров из всех видов оружия. На некоторое время он начисто забыл, что ночь близко и что вместе с ней придет отнюдь не виртуальное чудовище. Но последние пару часов видеоигры не доставляли ему никакого удовольствия. Пашка регулярно «погибал» на самых простейших участках из-за того, что не мог сосредоточиться. Мысли были заняты предстоящей ночью. Долгой, бесконечной ночью. И приставка была самым легким способом дожить до утра.
– Ну еще немножкоооо! Ну маааамочкаааа! – это было так несвойственно сдержанному и серьезному Павлушке, что мама поначалу уступила, разрешив посидеть до двенадцати. Однако, когда Пашка снова попытался продлить время, вмешался отец. Спорить с Кольцовым-старшим было бесполезно – это Пашка усвоил давно. Он страдальчески поглядел на мать, но та лишь молча взяла его за руку и повела в детскую.
– Ну что с тобой, горе мое луковое? – Мама смотрела, как всегда, тепло, но с легкой укоризной. Она явно досадовала на поведение сына. Внутренне Пашка сгорал от стыда, но ничего не мог с собой поделать. Страх перед тварью из-под кровати оказался сильнее нежелания расстраивать маму. Пашка раздевался неохотно. Так же демонстративно неохотно влез под одеяло.
– Засыпай… – Мама погасила свет и уже почти прикрыла за собой дверь, когда Пашке пришла в голову идея.
– Ма?! – позвал он. – Посиди со мной? Пока я не засну…
Мать уже открыла было рот, но что-то мелькнуло в ее глазах – видимо, вспомнила вчерашний кошмар сына – и она молча вошла обратно в детскую, плотно прикрыв за собой дверь.
Темнота навалилась со всех сторон, заставив Пашку испуганно сжаться. Лишь почувствовав, как мама невесомой тенью присаживается рядом, он успокоился. Постепенно он начинал различать ее силуэт в тусклом свете звезд, просачивающемся через прозрачный тюль. Пашка потянулся. В присутствии мамы хорошо и спокойно. Безопасно. Пока она здесь, ничего не случится.
Пока она здесь. Эта предательская мысль, едва возникнув, тут же поколебала Пашкину уверенность. А что будет, когда мама уйдет? Да и вообще, может быть, оно вовсе не боится мамы?
В ту же секунду он услышал едва уловимый шорох. Это оно шевелилось под кроватью, шелестя стертыми чешуйками, шурша свалявшейся жесткой шерстью. И все вернулось: страх перед сном, перед темнотой, перед неизвестным, затаившимся в ней. Кошмары окружили Пашку, словно стая голодных ворон беззащитного щенка. Они били его по лицу черными крыльями, царапали кривыми желтыми когтями, норовили выклевать глаза. А Пашке оставалось только сжаться комочком, надеясь, что пронесет, что забудут о нем страхи-вороны. Он подтянул колени к подбородку, обхватил их руками, застыв в позе эмбриона. Перемена в его поведении не ускользнула от матери. Нащупав в темноте лоб сына, она легонько провела по нему пальцами.
