— Иван Николаевич, рекомендую вам быть благоразумным, — Чижову явно не улыбалось применение силы, хотя Зварыгин почти не сомневался, что приказ Генерального прозвучал — любой ценой — Андрей никогда не мелочился. Но почему? Что произошло?
Зварыгин замер на месте, прикидывая возможные варианты, потом молча развернулся и направился к лифту, не обращая внимания на удивленный взгляд Вадима, злой — Марка, растерянный — Чижова. Это все могло значить только одно — Андрей перестраховался. Хотел спасти руководящий костяк компании, если вдруг ситуация все же выйдет из–под контроля. Но остаться внизу и рисковать самому? Тоже нет — Генеральный всегда заботился о своей безопасности.
Двери лифта бесшумно закрылись, и он помчался вверх. Никто из находившихся внутри не проронил ни слова. А Иван продолжал размышлять. Если за всеми событиями они будут наблюдать из кабинета Генерального, тогда где будет сам Андрей? Если не в бункере — то он мог находиться только в одном месте. И теперь следовало хорошо подумать — заявиться к нему и сорвать планы этого интригана или сделать вид, что он ни о чем не догадался и направится в кабинет? Интересно, а какого поступка ждал от него сам Андрей?
Лифт остановился, и двери с насмешливой медлительностью разъехались в стороны. Иван вышел первым и направился к кабинету, не обратив никакого внимания на следующих за ним. Но, не доходя до двери, свернул в конференц–зал и распахнул двери, ведущие в небольшую подсобную комнату, называемую малой диспетчерской. К его удивлению, она была пуста, а аппаратура отключена. Мысли Ивана заметались, как в калейдоскопе. Не обращая никакого внимания на удивление на лице Вадима, на явно ничего не понимающего, и оттого злящегося все сильней и сильней Марка, он быстрым шагом направился к кабинету Генерального и распахнул двери. Никого. Аппаратура была подключена, на экран компьютера поступала информация с камер наблюдения. Иван напряженно охватил взглядом весь калейдоскоп картинок. Пустой коридор между двумя бункерами, где они стояли минут 5 назад. Сам второй бункер был разделен на три секции — первая, в которой и находился сейчас Феникс, была полностью блокирована. Во второй копошились охранники, производя странные манипуляции с оборудованием. Чижов наблюдал за ними с напряжением и каким–то ожиданием.
Взгляд Зварыгина остановился на лице Генерального, тоже смотрящего на монитор.
— Конференц–зал проверил? — в его голосе прозвучало легкая насмешка, когда Царев ненадолго отвлекся и скользнул взглядом по ним троим. — Но я все же тут, внизу. Не доискивайся почему — просто я так решил. Приступаем. Как только все будет готово. —
Словно в ответ на его слова трижды взвыла сирена. Лицо Генерального стало недоуменным, потом озабоченным — и в ту же секунду свет погас во всем здании. Воцарилась полная темнота.
* * *
Где–то в сети, 25 августа. Химера.
Я находилась, словно в бреду, чувствуя себя совершенно беспомощной. Все идеи, приходящие в голову, были не тем, совсем не тем. Ясность мысли осталась позади — в голове крутились лишь обрывки идей, не желающих выстраиваться в точную картину. Меня словно лихорадило — это напомнило мне то время, когда я еще была человеком и заболев, беспомощно лежала с температурой в пустой квартире… Не в силах ничего сделать, даже встать, чтобы напиться. Я металась из потока в поток, словно стараясь объять все сразу, но информация протекала через сознание, не задерживаясь… Я просто была не в силах сосредоточится. Страх… Я, наконец, поняла, что мною управляет. Банальный страх, которому я позволила завладеть своим сознанием. Я боялась потерять Виктора… Навсегда остаться одной.
Будь я человеком, я бы просто забилась в истерике. Но для Химеры такой простой способ снять стресс был недоступен. Хотя осознание того, что со мной происходит, немного помогло. Я прекратила бессмысленные метания и, наконец, сосредоточилась на Омском, точнее — на его компьютере. Следовало действовать очень и очень осторожно — Феникс был совсем рядом. Его кокон дышал огнем, а если он почувствует мое присутствие… Его я тоже боялась. Причем боялась иррационально — так человек может бояться паука или змею. Страх, на который реагируешь настолько автоматически, что тебе даже не приходит в голову что можно иначе. Страх, который может свести с ума, если человеку не оставить никакой лазейки. Если страх потерять Виктора был мне понятен, то страх перед Фениксом — нет. Ему вообще не было никакого логического объяснения.
Аккуратно, словно балансируя на натянутом канате, я потянулась вперед. Самое важное было сейчас не позволить обнаружить свое присутствие. Я была близко к Фениксу — намного ближе, чем подбиралась когда–либо раньше. И теперь видела кое–что новое — от его кокона исходили тонкие полупрозрачные канаты, охватывающие пространство, иногда входящие в потоки, иногда огибающие их. Мое любопытство было разбужено — и я подошла еще ближе, пытаясь понять, что же это такое.
Я наклонилась к канату, и он тут же медленно задрожал, словно реагируя на мое присутствие, а я в испуге отступила. Его колебания тут же прекратились, и он опять повис неподвижно. И тут до меня наконец дошло — я и сама была способна на такое, просто вряд ли выбрала именно такую форму. Система раннего оповещения и защиты. Я была права — даже если Царев отдаст приказ ликвидировать Феникса, им это не удастся. Он проснется раньше — при первом же признаке угрозы.
Осторожно лавируя между нитями и стараясь выбирать самые медленные потоки, я осторожно проскочила мимо. Теперь передо мной была цель — та самая, откуда мне пришло письмо Омского. Теперь мне стал ясен еще один момент — почему–то сообщение было единственным. Омского блокировали — причем блокировали довольно хитро — но для меня это помехи, естественно не составило. Я обошла защиту, словно ее не было, и наконец, вошла непосредственно в его компьютер.
Находящуюся в нем информацию я впитала мгновенно, и тут же получила доступ к камерам наблюдения самого бункера. И тут же увиденное сорвало с меня последние остатки самообладания и цивилизованности — Омский избивал Виктора. Я больше не контролировала себя — что–то темное, безумное поднялось из глубины души и накрыло меня с головой, сметая остатки терзаний, боли и здравого смысла.
Я вышла из потока прямо за спиной Омского и одним ударом отбросила его прочь. Клубящаяся во мне ярость была так сильна, что я даже не пыталась больше себя сдерживать. Екатерина Дымова умерла окончательно и бесповоротно — ее место заняла Химера.
Омский сполз по стене, а в его глазах горел ужас. Я бросила всего один взгляд на окровавленное лицо связанного Виктора, после чего медленно, очень медленно скользнула к Омскому, не отрывая больше взгляд от его лица и наслаждаясь его страхом. Он завопил и бросился бежать, но и эту попытку я пресекла в зародыше, отбросив его обратно к стене. Я не собиралась играть с ним в кошки–мышки. Мне нужно было другое.
Сквозь пелену безумия до меня доносились его крики и голос Виктора, но они скользили мимо. В первый раз я убивала человека не в аффекте — а сознательно, стремясь причинить ему как можно боли. Я била его короткими ударами тока, давала отойти и била опять, смотря, как ужас и боль на его лице переходят в безумие. Так умирала Екатерина Дымова — точно так же долго и мучительно. Едва эта мысль дошла до моего сознания я остановилась. Ярость схлынула — я стояла, а у моих ног ползал скулящий Омский. Я замерла, прислушиваясь к себе, понимая, что уже изменилась необратимо. Потом посмотрела на Виктора и его взгляд, полный страха, сожаления и чего–то еще трудноуловимого, окончательно завершил изменения. Я склонилась к Омскому и совершенно хладнокровно добила его одним ударом. Не обращая больше абсолютно никакого внимания на тело на полу, направилась к Виктору и принялась развязывать веревки на нем.
