– Почему? – удивилась она.
– Потом поймешь, – загадочно улыбнулся Венька. – Собственно, излагать-то особенно нечего. Что это Илюшка солидности напустил? Можно подумать, тебе невесть что придется прочувствовать! Мы с ним все в общем и в целом обсудили, примерочку тебе сейчас сделают для костюма, личико я тебе потом сам нарисую… Все в порядке, милая!
Аля видела, что он только старается говорить бодро. На самом деле, наверное, он хотел бы говорить совершенно иначе – так, как говорили его невеселые глаза. Или вообще молчать.
Она никогда не понимала причины этой постоянной его печали. Хотя, конечно, Варя… Да и вся его жизнь, которую она наблюдала урывками, заставляла ее сердце сжиматься от непонятной и резкой, хотя и отдаленной какой-то, боли.
Венька курил, сидя на знаменитом диване, и смотрел перед собой пустыми, невидящими глазами. Але хотелось махнуть рукой перед его лицом, чтобы прогнать это пугающее выражение.
– А что все-таки я буду делать? – спросила она, нарушая гнетущее молчание.
– Да ничего особенного, я же сказал, – пожал плечами Венька. – Спустишься с крыльца, обернешься, пройдешь по дорожке и исчезнешь в тумане. Ни слова не произнесешь.
Але показалось, что разговор с ней не то чтобы неприятен для него, но, во всяком случае, тягостен. Она не понимала причины этой тягости – вернее, чувствовала, что причина кроется там, в его пустых глазах…
– Обсудили? – Илья вошел в студию, холодно посмотрел на Веньку. – Все ей объяснил?
– Все, – кивнула Аля. – Когда снимать будете?
– Когда платье будет готово, – ответил Илья. – Сейчас модельер придет, мерки с тебя снимет, и вообще – прикинет, как тебя подать.
– Только слишком под начало века не стилизуй все-таки, – произнес наконец Венька. – Маскарад не нужен. Ну, я Юлечке объясню. Илюша, я с тобой поговорить хотел…
Он сидел на краю широкого дивана, нахохлившись, как темная птица, глаза его блестели лихорадочно, с какой-то жалобной надеждой.
– Аля, – сказал Илья, – там секретарша кофе сварила. Выпей у нее. Знаешь, где мой кабинет?
– Найду, – кивнула она, направляясь к выходу из студии.
Закрывая за собою дверь, она услышала резкий, скрипучий какой-то и потому незнакомый, голос Ильи:
– Не о чем говорить, Бен. Не дам, можешь не просить. Я тебя предупреждал.
Аля пошла по коридору направо, потом вспомнила, что кабинет директора – налево. Возвращаясь, она еще раз прочитала знакомую Венькину надпись на двери в студию: «Мешай дело с бездельем, проживешь свой век с весельем»…
«Ни дела у меня, ни веселья», – тоскливо подумала она.
Платье, для которого снимала мерки очаровательная модельерша Юлечка, было готово ровно через два дня.
– Некогда тянуть, – объяснил Илья, когда Аля удивилась таким стремительным темпам. – У нас не Запад, в роль вживаться не приходится. А то я наблюдал, как американцы прокладки рекламируют, – усмехнулся он. – Когда у Кости опыт перенимал. Отбирают по какому-то дикому конкурсу несколько баб, селят их на неделю в пятизвездный отель. Массажист-визажист, все путем. Диета, опять же. И все только для того, чтоб они счастливым голосом сообщили, какой восторг эти чертовы прокладки! Хотя, конечно, они правильно мыслят, – оговорился он. – Чтобы женщина говорила счастливым голосом, ее по меньшей мере надо немножко отмочить в бассейне и вообще – побаловать приличными условиями. Но будем считать, милая, что ты и так счастлива. – Он положил руку Але на грудь. – Я тебя чем-нибудь красивым побалую обязательно, не волнуйся. Но времени нет. Заказ выгодный, кампания по всяким кожаным штукам ожидается гигантская, и ролик голландцы хотят в кратчайшие сроки. Они свои клипы тоже привезли, – заметил он с иронией в голосе, – но по перчаткам хотят с менталитетом… Будет им менталитет! – Он подмигнул Але. – Правда, чижик?
До той самой минуты, когда Илья привез ее в Братцево, где должны были проходить съемки, Аля понятия не имела не только о том, в чем должен выражаться менталитет, но даже о том, что же все-таки она должна будет делать.
Кончался декабрь. Снег наконец-то выпал неделю назад, а накануне растаял. Сумрачное небо было расчерчено ветками деревьев, под ногами хлюпала грязь. Аля с детства терпеть не могла такие промозглые дни: они нагоняли на нее уныние.
– Что нерадостная такая, Сашенька? – спросил Венька, незаметно подходя к ней.
– Чему радоваться в такую погоду? – поежилась она.
К тому же Братцево было рядом с ее тушинским домом, и ей совсем не весело было ехать мимо, думая о маме, сидящей в пустой квартире…
Она переоделась в каком-то холодном закутке старого особняка, на крыльце которого ее и должны были снимать. Особняк был красивый, но до того неухоженный, что даже его подлинная, живая красота как-то блекла, терялась. Он стоял на обрыве над высокой горой, спускающейся прямо к Кольцевой дороге, а обратной стороной выходил на широкую аллею парка.
– Колонны слегка подмазать придется, – распорядился Веня. – Должна, конечно, присутствовать некоторая мерзость запустения, но не до такой же степени.
Вообще, сегодня он выглядел оживленнее, чем два дня назад в студии.
«Что это с ним?» – даже удивилась Аля.
И вдруг поняла: да ведь она впервые видит, как он работает! Конечно, где ей было наблюдать, какими точными могут быть его команды, веселыми – шутки и стремительными – движения. Не в ресторане же…
Но гораздо больше ее занимал костюм, который она впервые надела сегодня. Юля сшила его без примерки, но он сидел прекрасно и вызывал у Али восхищение. На первый взгляд в нем не было ничего особенного. Узкая юбка цвета темной охры, темная же блузка – все это было почти и незаметно под пальто. Зато само пальто казалось Але образцом изящества и какого-то неуловимого очарования. Не слишком длинное, оно не доставало до верха высоких шнурованных ботиночек, и полы его распахивались при каждом шаге.
Но главное в нем было – цвет. Аля даже не знала, как его назвать – темно-лиловый, что ли?
«Фиалковый! – вдруг вспомнила она, как сказал однажды Венька о ее глазах. – Ну конечно, это же фиалковый цвет, и мне он должен идти».
Поверх пальто был повязан черный с проблесками воздушный шарф, который взлетал не только от каждого Алиного движения, но даже от ее дыхания. Маленькая черная вуаль спускалась с полей шляпки.
Все это действительно напоминало старинный костюм. Точнее, одежда была такой, какую Аля могла представить на барышне, жившей в начале двадцатого века. А вообще-то все, что было на ней надето для съемок, она с удовольствием носила бы хоть каждый день, так чудесно оно смотрелось. Даже вуаль на шляпке была только похожа на настоящую вуаль: не густая, она явно была предназначена не для того, чтобы скрывать лицо, а наоборот – чтобы привлекать к нему внимание.
Шарф Аля сама заколола серебряной с чернью заколкой, которую подарил ей недавно Илья. Заколка словно по заказу была сделана, точно под стать сегодняшнему костюму.
