Внутри меня буквально все кипело от злости, негодования. Никогда не замечала за собой обостренного чувства справедливости, но сейчас прям взыграло.
Нарисовались тут черты моржовые.
Это же они подожгли нашу ферму! Это же они протоптались по жизни каждого второго работника, подведя к черте, за которой называется бедность!
А коровки наши? Кто их доить будет?
На мясокомбинат отправят?
Не бывать этому!
Сейчас вам будет приветствие века!
Вниз я летела яки стрела неся в груди жаркое пламя возмездия. Вскарабкалась на железный пандус, что был за каким-то фигом пристроен к главному входу в кантору, и заорала во все горло:
- Бабоньки! Тут такое дело: подставили нашего Бобра Саныча по самое не могу. Подожгли ферму и теперь хотят ее у него отобрать!
Девчата разом притихли, и наша бригадир, подбоченившись, громко сказала:
- А ты почем знаешь? Небось, полюбовника своего выгораживаешь, чтобы мы ему не мстили?!
- Да, Бог с вами, Настасья Павловна, - махнула рукой я, - Стала бы я так распинаться. Я тоже сторона пострадавшая. Меня вон в неоплачиваемый отпуск отправляют. А как закончиться тоже рассчитают без выгодного пособия. А все почему?
- Почему?! - крикнул кто-то из толпы.
- Потому что вот эти товарищи на черном джипе, захотели у Боброва задарма производство отжать. Вот у них надо спрашивать, зачем им наших коровок на мясокомбинат везти? Зачем губить наше совместное детище?
Девки зашептались, а потом загалдели в голос, точно стая птиц:
- Мне Женька мой так и сказал - поджог был. Он в пожарке два года отпахал. Знает, о чем говорит! Подставили нашего Бобра Саныча. Зуб даю!
- Правильно! Дело говоришь, Валюшка!
- Что вы мелите?! А он и рад нас за денежки сбагрить!
- Точно!
- Да руки у мужика опустились! Вот и все..., - вздохнул единственный мужчина-скотник, затесавшийся в толпе доярок, - Я вчера его машину возле дома участкового видал. Видать квасил.
- Да, всем известно, что Бобров не пьет! Он даже с нами на Последний валок не пригубил!
- А теперь, значит, запил!
- А все почему? Потому, что один в поле не воин. Вон, какой мордоворот на проходной сидит. Видели? Бандиты, хуже фашистов! Обложили со всех сторон.
Народ снова загалдел, зашептался, и я поняла, что надо сказать самую главную мысль:
- Все верно. Бобров один несет ответственность за наше общее дело! За то производство, что кормит всю нашу деревню. Он всегда за вас вступался. Всегда помогал вашим семьям. Соберемся все вместе и покажем новым хозяевам, где раки зимуют?!
- Вика, побойся Бога! - вскинулась Настасья Павловна, - Что мы тетки деревенские против них можем?
- Митинг! Забастовку! Да что угодно! - торжественно выкрикнула я, - А потом напишем в администрацию, в прокуратуру! Да, хоть бы и Презеденту!
- А толку? - пропищал кто-то из девчат.
- А вот и посмотрим, - прищурила глаза я, глядя как черный внедорожник подъезжает, останавливается рядом с толпой доярок.
Задняя дверь открывается и оттуда выходит тощий и страшный мужик с очень знакомой противной физиономией. Он вертит плешивой головой с таким надменно -скучающим видом, что сразу понятно - он и есть будущий хозяин.
Ярость пуще прежнего вскипела в крови и вложила в голову гениальную гениальную идею:
- А прямо сейчас мы можем взять и закидать навозом вон того прилизанного товарища! Хотел ферму - так пусть получит то, с чем работать придется в первую очередь.
Эта мысль девкам очень пришлась по душе. Все одобрительно заулюлюкали, а после, как по команде, кинулись в рассыпную по коровникам - собирать по ведрам навоз.
И пока девчата запасались боеприпасами я наблюдала за надменной рожей тощего мужика силясь вспомнить, где я могла его видеть.
На задворках памяти мелькали образы этого человека в другой одежде и окружении. По-моему я видела его как-то при погонах, что очень странно и обычно одновременно. Странно было встретить его здесь в сельской глубинке, а обычно, потому что в клубе, где я когда-то работала, часто бывали высокопоставленные чины при погонах. Власть и разврат часто идут рука об руку. В это нет ничего удивительного.
Плешивый мужчина поворачивает морду в профиль и в голове что -то выстреливает -мгновенно вспоминаю кто это.
Петруша Кичигин собственной персоной.
Запомнила я его потому что он всегда заказывал приват с одной танцовщицей, с которой я очень хорошо общалась. Лилечка была не самая красивая среди нас, но у нее был очень покладистый характер и шикарная во всех отношениях грудь четвертого размера. Дядька это плешивый приходил к нам каждую среду и заказывал Лилечку, чтобы забыться в ее пышных прелестях. При этом у козла на тот момент уже было двое детей, а супруга была беременна третьим.
Я напрягла память, силясь вспомнить еще хоть какую -то информацию, но кроме того, что жена у него страшна, как смертный грех, но богата, так как папа местный олигарх, ничего вспомнить не могла.
Информация была скудна, но, кажется, я знала, как использовать даже эту малость в своих интересах.
Глава 24 Дмитрий
Если бы мне кто-то несколько месяцев сказал, что я так буду переживать из-за бабы, то я бы поднял этого товарища на смех.
А вот сейчас еду на работу и реально переживаю.
И даже не о том, что она со мной не хочет разговаривать.
А о том, что домой ночевать не пришла и телефон при этом отключила.
А вдруг с ней, козой вредной, что-то случилось?
А вдруг объявился Викин бывший и насильно увез ее в город?
Это мысленное «а вдруг» уже довело меня до нервного тика!
И прошел он только после того, как Лиза Г ригорьева, к которой я заскочил с утра перед работой, сообщила, что Вика жива, здорова, ночевала у нее и пораньше отправилась на ферму.
Прямо гора с плеч!
На работу ехал с тяжелым сердцем.
Во-первых, переживал за предстоящий разговор с Викой, а во-вторых, покоя не давал мне плешивый Глист.
То, что, подавшись отчаянию, согласился на все его условия - это ни хрена неверное решение. О своей поспешности я пожалел еще вчера, а сегодня, поразмыслив, решил: черта с два я подпишу договор по купле-продаже фермы. Вывернусь, найду, где занять денег на восстановление, но от своего не отступлюсь.
И пусть господин Кичигин катится колбаской в другом направлении.
Именно об этом я хотел ему сообщить при личной встрече, но когда приехал на базу и узрел там поражающую воображение картину средневекового побоища, вообще забыл обо всем на свете.
