– Гаррисон сразу заделался ее любимчиком. Слишком сладкий для бойца. Чересчур меткий для слюнтяя. Все время лез мне поперек масти. «Не смей убивать женщин! Спрячь пушку!» Думаешь, мы с Грю напросились на эти отметины поперек хари? Дудки! Гаррисон бросил нас в Либерти-Крик. Своими руками сдал людям шерифа. Те были нежны с нами! Прежде чем отправить на виселицу, они изрядно позабавились с братьями Мак-Брайт. Кузнец, что расчертил наши физиономии, давился своими потрохами почти сутки. Но это было позже, много позже. Гаррисон вынул нас из петли. Верная кровь. Помню, как под ногами разверзлась бездна, и веревка впилась мне в шею. Я услышал хруст позвонков. Знаешь, как они хрустят? Это топот осла, на котором ездит безносая. Она чует грешников. Она быстрая, эта сука с косой. Но пуля Гаррисона оказалась быстрее. Грю не успел даже закрыть рот. Палачей снесло с помоста. Гаррисон бил наверняка, но только ранил. Ни один из подонков не сдох в тот день. Гаррисон и его люди налетели, петли долой, задницы хлопнули по седлам, только нас и видели.
«Столько слов перед еще одним убийством, – мысли Рэнджа текли холодно и вязко, как начинающийся ледоход. – Неужели он, как и все прочие, нуждается в исповеди?»
– Я решился не сразу. Бог свидетель, я дарил шансы. Тысячу раз я звал Гаррисона разделить семейную участь Мак-Брайтов. «Не хочешь со мной, прими руку Грю!» – твердил я, но сопляк возомнил, что стоит больше и иной монеты, чем его кровные братья. Сегодня… Сейчас мы покончим с этим. Ты покончишь.
Гаррисон Мак-Брайт жил в комнате на втором этаже. Каждую ночь он оставлял зажженную свечу у окна, точно она, как сигнал маяка, указывала кому-то верный путь домой. Рэнджу предстояло подняться на крыльцо, зайти в дом, который избрали своим пристанищем шериф и его люди, миновать обеденный зал, в котором они пили и развлекались с озорными певичками, подняться по двадцати четырем ступеням – Мак-Брайт повторял их число, как заклинание, двадцать четыре, запомни накрепко! – открыть вторую дверь слева – «Брат никогда ее не запирает, все ждет одну потаскуху, но та не вернется, Гаррисон не знает, но она отдала мне свое дыхание три месяца назад, и я его не верну, самому мало!»
«Что дальше?» – покорно спросили глаза Ньютона, когда братоубийца изложил свой план.
– Барнби пойдет за тобой. Он еще не наследил тут. Ни одна шавка не знает его рябой морды. Кроме того, он хвастал, что видал Револьверного Бога. Верно, Барнби?
Тот сплюнул и ничего не ответил. По его острой мордочке было заметно, что именно так он и думает. Барнби напоминал злую юркую крысу. Все время, пока Мак-Брайт говорил, грызун не отпускал глазами Рэнджа. «Только начни дурить, – сулил взгляд Барнби, – и я обгрызу тебе лицо до костей!»
– Гаррисон не промажет ни разу, – продолжил Мак-Брайт, – поэтому ты должен дойти до него и позволить Барнби расстрелять его из-за тебя.
«Дерьмовый план», – Рэнджу было все равно. Немного волновал Макабр. Неужели сдохнет в сундуке?! Какая нелепая смерть.
– Бойл прикроет вас с крыши. Если Гаррисон спрыгнет с постели, постарайся оттеснить его к окну.
– Босс, эта кочерга вроде как вас не слышит, – Барнби дернул Ньютона за нос. Сквозь распахнутую жилетку были видны чудовищные стигматы, ровной строкой пересекавшие его грудь. Заметив взгляд Ньютона, Барнби запахнулся и ощерился.
– Заткнись, Барнби! Он понимает куда больше твоего. Эй, смотри на меня! Ты навалишься на него и прижмешь к кровати. Или бросишься вперед и выдавишь к окну. Ты понял? Не дай ему вырваться в общий зал. Упустишь, и нам конец.
«Не такой уж плохой вариант».
Мак-Брайт смерил Ньютона острым взглядом, погладил крылья носа, выдернул из ноздри длинный волос и веско прошипел:
– Не дури меня. – На Рэнджа смотрел убийца и выглядел крайне неприятно. – Не стоит. У меня большие планы на тебя, но они не вечны. Клянусь, поможешь мне, и я вас отпущу.
Рэндж не выдержал и фыркнул ему прямо в лицо. Невозможно.
Мак-Брайт побагровел, рука дернулась к кобуре. Он одернул себя, но ему это дорого стоило. Дуэль взглядов Ньютон проиграл. Мак-Брайт клацнул зубами почти понарошку.
– Думаешь, бессмертный? Нечем на тебя надавить? – шрамы на лице Мак-Брайта призрачно светились в свете луны. – Тебе чем-то дорог этот обрубок в моем сундуке. Не станешь слушаться, укорочу его еще на пару дюймов.
«Давай, – шевельнулись губы Ньютона. – Режь сразу глотку. Он мне такой же враг, как и тебе. Что станешь потом делать? Чем еще стращать?!»
Но он чувствовал, что жует неправду. Карлик знал, куда отправился цирк. Последняя надежда увидеть Кэтрин.
Мак-Брайт схватил Рэнджа за горло и развернул лицом к окну со свечой.
– Сейчас! – выдавил Мак-Брайт. – Ты пойдешь и сделаешь, как договорились.
Ньютон хотел пожать плечами, но те даже не шелохнулись. Он дернул головой, освобождаясь, и пошел к дверям, глубоко загребая сапогами. Барнби нервно рысил следом.
Мир качался перед лицом Рэнджа, поскрипывал такелажем, двери едва заметно дышали створками, выпуская наружу отголоски споров, музыки и перебранок. Ньютону казалось, что он идет по накренившейся палубе, корабль попал в шторм, но команда еще не знает об этом, принимая качку за очередной каприз непогоды. Рэндж здесь неслучайно, ему нужно к капитану. Срочно!
Невысокий крепыш вывалился из-за дверей, оперся плечом о столб и принялся мочиться прямо с крыльца. Его черная шляпа оставляла желать лучшего: поля точно мыши объели, но стволы в кобурах лежали знатные. Следом за крепышом вышел другой – полная его противоположность: худой, подтянутый, в светлой новенькой шляпе, этот парень обладал настолько странным лицом, что Рэндж одновременно проникся к нему доверием и испугался, тем более что тот вежливо посторонился, пропуская его внутрь. Барнби, как пришитый хвост, держался за спиной Рэнджа и не отставал ни на шаг. Двери стукнули за спиной, отсекая возможность для побега. Рэндж не удержался, посмотрел через плечо. Чем-то они зацепили худого юношу. Он тоже обернулся и глядел им вслед.
Внутри салуна бодались голоса, стаканы и лбы, надсаживалась скрипка.
Несколько мгновений Рэндж стоял, раскрыв рот, и не мог поверить, что все это происходит на самом деле. Гам, треск, веселье, расшнурованные декольте, обильные сокровищами, сталкивающиеся галеоны табачного дыма, барабанная дробь каблуков, рассерженный рев из-под стола, хлюпающие кровавой колеей носы, блестящие барабаны, пристальные стволы, стоны, проклятья, поцелуи. Неужели все это было здесь в дни, когда он сидел по уши в спрутовьем дерьме, закатанный в бочку, упрятанный в пещерный город, еле передвигающий ноги по пустыне. Разве можно поверить, что эти люди не знали немоты, недельной жажды, парализованных рук, холодных прикосновений кукурузного теста к потрескавшимся ногам, штанов, пропахших мочой и кое-чем более дерьмовым.
