– Нииииииииие мооооооооооо…
– …жет быть? – Макабр открыл барабан и раскатил по полу оставшиеся патроны – у него не возникло ни капли сомнений, так здесь принято! – швырнул ствол Ньютону на колени и подхватил здоровой рукой Кайла за пояс.
– Со второй пока проблемы, – скривился в усмешке Макабр. – Ах да, ты же знаешь? Это. Все. Из-за. Тебя.
– Вот так, вот так, – приговаривал он, подтаскивая одного Мак-Брайта к другому. Перетасуй их и не отличишь, кто который. Правда, разная одежда и фасон усов вносили хоть какую-то ясность.
Макабр сиял энтузиазмом. Так вивисектор режет жука или лягушку.
– Какой остолоп прячет циркача в сундуке? Оскорбление! Кошка справилась бы с замком за пару минут! А веревки? Конечно, мне давно не приходилось исполнять этот трюк, но когда-то я выпрыгивал из бочки с водой за минуту пятьдесят пять. А ведь меня опускали туда вниз головой, скованного цепью.
Хотя, – пожал плечами Макабр. – Никому еще не доводилось выбираться оттуда с одной рукой, – он сбросил с культи платок, и Рэндж увидел желтое гниющее мясо, оплывающее с костей. – При всей любви, красотка, сегодня ты отправишься в ад! Но не одна, тебя проводят эти прекрасные кавалеры.
Макабр разошелся не на шутку.
– Есть в этом что-то глубоко справедливое, – вещал он, отставив ногу и приглашая несуществующего зрителя разделить с ним шоу. От прежнего Макабра его отличали только размеры. Этот был крохотным даже по меркам карликов. Казалось, сундук сплюснул его, выпил, высушил, спустил шлюзы. – Весь сучий выводок Мак-Брайтов примет финал от моей руки.
Кайл не умел страдать молча, он скулил, вымаливая мгновения. Макабр толкнул его, откуда только силы взялись в этом комарином теле. Кайл приметил, что Гаррисон пришел в себя и собирается для рывка. Рэндж не вмешивался. Он выпустил Барнби. Он дождался Кайла. История должна умереть в этой комнате.
– Тише-тише, спокойнее, – глухо, как из бочки, пробасил Гаррисон, Макабр дернулся и отпустил Кайла, тот грянулся об пол. Как бы ни притворялся шериф Мак-Брайт, голос его выдал. Слишком чистый для оглушенного. К чести Гаррисона, он пытался выдержать роль до конца. – Не спеши, брат. Может, договоримся?!
Вопрос еще не остыл в воздухе, как тела смешались в кучу.
Макабр рванул револьвер с коленей Рэнджа. Тот отшатнулся, оружие посыпалось на пол, Гаррисон вывернулся из-под стула, на котором сидел Ньютон, и пнул Макабра под колено. Тот рухнул. Кайл завопил от боли. Гаррисон судорожно щелкал курком, забыв, что стволы разряжены. Ньютон встал, плечом опираясь о стену, выглянул в окно и убедился, что договор в силе. Макабр выл и полз к выходу, Гаррисон схватил его за ногу, подтянул к себе и несколько раз уронил рукоять кольта на его голову. Она моталась, как кукольная тряпичная луковица. Из черных дыр на лице прыскали свинцовые чернила.
Гаррисон не успел прикинуть шансы, как нога Рэнджа выбила его оружие.
– Все-все-все! – вскинул руки Гаррисон. – Сдаюсь! Хорош! Стой!
Кайл не унимался. Он плакал, как ребенок, рассадивший локоть. Не так больно, как обидно и страшно.
– Парень, при чем тут я, – поднял руки Гаррисон, – нам с тобой – по глазам вижу, мой взгляд верный! – нам делить нечего. Ты тут не при делах! Просто развернись и уходи. Я все улажу. Клянусь тебе!
«А этот?!» – дернул головой Рэндж в сторону Макабра.
– Он тебе мешает?
«Нет».
– Твой друг?
«Нет».
– Добить его?
«Нет».
– Твою мать? Скажи хоть слово!
«Нет».
– Сука!
Он был ловок, Гаррисон Мак-Брайт. Быстр и неистов в гневе. Он взбесился. Рэндж не ожидал от избитого шерифа такой прыти – он подхватил игрушечное тело Макабра и швырнул его в окно, безвольного разодранного паяца. Стук снаружи доложил, что конферансье покинул сцену. Рэндж растерялся.
– Нам больше никто не мешает? – Силы оставили Гаррисона, он сполз на пол и обнял себя руками. Кайл ныл и прятался под кроватью. Рэндж стоял у двери, его раздирали противоположные желания: сбежать или добить Мак-Брайтов.
– Видишь эти шрамы? – рожа Гаррисона заплыла синим и красным, зверская разметка смотрела из-под ран белой решеткой, превращая лицо в жуткую пародию на флаг. – Мои братья однажды убили сорок человек. Вырезали поселок старателей. Ублюдков, по недоразумению носящих мою фамилию, я гнал по пустыне трое суток. Каждую ночь придумывал, что сделаю с ними, когда догоню. Сначала хотел привязать их к муравейнику и посмотреть, как муравьи обживут их гнилые душонки. Следом пришла на ум другая затея: охолостить глупцов, как скотину, подрезать сухожилия над пяткой, вырвать языки, отпилить пальцы на руках и продать какому-нибудь святоше, который день-деньской молится о заблудших душах, чтобы тот кормил их и наставлял на путь истинный, глядя, как они дохнут от жары и вони, неспособные стряхнуть даже собственный член. Нарывали еще какие-то гнилые мысли, одна ужасней другой, я не мастак придумывать, но тут разошелся. И вот я их увидел, скачущих во весь опор от возмездия, еще миля-две, и я их настигну, тут меня как обухом по голове ударило. Чем я, безжалостная скотина, мечтающая вспороть и вздернуть родных братьев, от них отличаюсь? Мы одной крови. Нам нравится убивать и калечить. Я люблю следить, как в муках подыхает человек. Мне приятно отправлять людей на виселицу и смотреть, как пули вышибают мозги. Я – убийца. Это мой крест. Значок шерифа делит мой мир на две половины: тех, кого я могу убить и получить свое законное вознаграждение и удовольствие, и тех, с кем придется потерпеть, уважая их безвинность. Братья твердили о прелестях грабежей. Я их не слушал. Они пытались остановить меня. Вот здесь, под ключицей, три дырки – они даже попали! Но я всегда стрелял лучше любого из них. Я вырезал этот знак на их лицах, чтобы каждый знал, братья Мак-Брайт – дикие звери. Семя сатаны. Место им – за решеткой, а лучше в могиле. Увидишь такого, стреляй! Или беги. Но дело было бы неполным, если бы я забыл себя. Кровищи натекло – страсть! Я пометил себя и поклялся, что не трону братьев и не стану их искать, что бы они ни натворили, пока мы не столкнемся лицом к лицу. Положился на руку случая. И вот мой брат здесь.
Кайл притих, его глаз, обращенный в их сторону, сверкал безумной надеждой.
– Если мы встретимся, – продолжил Гаррисон и навалился Кайлу на спину, нашаривая в сапоге нож. – Сначала я обновлю решетку на их лицах, а потом скормлю червям.
Рэндж Ньютон вышел в коридор.
Барнби стоял на одном колене, прислонившись к стене. Простреленное легкое свистело и выдувало пузыри. На губах танцевала бурая пена. Огромная рана на голове говорила об исключительном везении Барнби. Левая рука сжимала липкий, вымазанный в крови и песке ствол. Услышав шаги, Барнби вскинул револьвер, но сумел удержать, лишь уперев локоть в колено и прислонив барабан к щеке. В глазах двоилось. Ночь лепила Ньютону разные маски, но Барнби разобрался. Снял прицел. Прищурился.
