Веревки на спине резко натянулись, и Ньютон, покорно сложивший себя в водяную могилу, вспомнил, что тащит за собой Макабра. «Не жилец», – сказал рассудок, но смирения Рэнджа оказалось мало для двоих. Он дернулся, ноги опять пробили дно, веревки рвали плечи, затягивались удавкой на шее. Ньютон кашлял и плевался, крутился, рубил воду, мотал головой, неуклюжий, как ламантин, выползший далеко на берег. Веревка стянула грудь и не давала утонуть. Но и вдохнуть никак не получалось! Наконец Рэндж сумел сильно оттолкнуться ногами. Он пробил головой стену шапито, от удара треснула опора, и весь шатер, точно ждал этой минуты, расселся по сторонам, распахнул юбки, обнажая сокрытое.
– Матерь Божья! – Ньютон не сразу разобрал, откуда знаком ему этот клекот. Мир вокруг моргал. Макабр лежал на животе среди отрубленных детских голов. Его руки ползали меж черепов, натыкались на бездыханную плоть, вызывая краткие вспышки ночного безумия. Тела устилали собой шапито мертвой насыпью, перепутанным человеческим полом. Глаза Макабра, лишенные зрения, не верили коже, но руки не лгали. Веревки туго опутали Макабра. Только с их помощью он выволок Ньютона из озера.
Все внутри шапито осталось точно таким же, как запомнил Рэндж. Его разбитую бочку подвесили на деревянную цаплю, похожую на виселицу. Напротив стоял аквариум, расколотый надвое. Засохшая слизь украшала его извилистым змеиным отпечатком. Вдоль стен и по всему шапито стояли карнавальные шесты, сходящиеся спиралью к центру шатра. От падения их удерживали трупы, в которые эти шесты воткнули. «Смерть», – Рэндж не услышал никакого запаха в шатре, присмотрелся, из его бочки торчали чьи-то ноги. Изломанные коричневые ветки принадлежали ребенку… или карлику. Иуда смотрел на него перламутровыми шариками, вложенными в сухие глазницы мумии. Гистаса оставили сторожить место своего предательства. Аквариуму прислуживал сам Кобольд. Рот Ньютона, высохший, полный соленой горечи, неожиданно наполнился горячей слюной. «Вот тебе мое подношение!» – плюнул он в сторону хозяина цирка. С виду Кобольд был цел.
– Где ты? – ворочался Макабр, сшибая в воду шесты, и только теперь Рэндж увидел, что вместо фонарей, колоколов и праздничных шаров те несут на себе иконостас. Грубые, нацарапанные углем и кровью картины, которые освещали жизнь Пророка от самого падения – фигуру среди волнистых линий захлестывают черные руки, алый глаз следит за ним из бездны вод – минуя билетную кассу, избиение Кэтрин, бочку, монастырь, побоище в скальном лабиринте, братьев Мак-Брайт – от всех прочих людей этих отличала меловая решетка на лице, над головами сияли нимбы, и выступали они едва ли не учениками Пророка.
Иконы не имели деталей, и угадать в них события, что привели Ньютона в цирк, мог только он сам. Последняя икона, в самом центре шатра, стояла пустая.
– Где он?! – завопил Макабр так истошно, что Рэндж вспомнил о его существовании и оторвался от галереи своей гниющей жизни. – Где Кобольд?! Отнеси меня к нему!
«Где Кэтрин? – хлестнул Ньютон себя по щекам. – Она… не могла!.. Нет! – паника, каленая, стремительная гадина, прошила от макушки до истерзанных пяток. – И где тварь?!»
Отвечая на первый вопрос, задрожал центральный шест, качнулся и упал в воду. Она приняла его, как зеркало, не расплескалась кругами. Рэндж скорее услышал, как всплыло тело. Острый подбородок пробил пленку воды и закачался на ней, нервный, недоверчивый бутон лотоса, готовый вот-вот взорваться цветом. Рэндж рванулся к дочери, но веревка жестко его осадила, не дала снова упасть.
– Что там? – почувствовал рывок Макабр. Он зацепился за виселицу с бочкой и не пустил Рэнджа к Кэтрин. – Ты видишь его?
«Я вижу нас всех», – признался Ньютон. Его душа пылала, но он знал, что все кончено. Отчаяние звало Рэнджа сдаться. Сулило простую и быструю смерть. Обещало стереть все дурное и хорошее. Рэндж не мог смотреть в лицо Кэтрин, оно застыло в трупном покое, оно сияло окостеневшей яростью. «Богом клянусь! – слышал Рэндж далекие оправдания Кобольда. – Даже меня не миновала чаша сия!» Но Рэндж не думал видеть в этом Божью милость. Тот уже не раз обманывал его.
«Кобольд», – выбрал Ньютон, устроил стопу понадежней и прыгнул. Теперь у него был план, карта на три шага вперед, он не боялся утонуть в луже. Макабр взвизгнул и полетел прямиком в воду. Два шага – дно попыталось его опрокинуть, и Рэндж прыгнул. Он с размаха влетел в аквариум и опрокинул его, с мстительной радостью видя, как он разлетается на части.
Кобольд лежал холоднее камня. Вблизи стали видны парные раны на его шее, точно следы от клыков крупного животного. Ньютон присел и рывком выпрямился, вытаскивая к трупу старого врага захлебывающегося Макабра. Тот кашлял и громко проклинал чертового верзилу. А ведь совсем недавно ногами вперед спешил на Тот Свет. Макабр нащупал парусину, на которой лежал Кобольд, пальцы подбирались к нему все ближе, будто чуяли, где именно нужно искать. Наконец они встретились. Макабр нашел ладонь Кобольда и вцепился в нее единственной своей.
Кожа к коже.
Страх к праху.
Ночь заштопала шатер, натянула стенки, выправила деревянные опоры и выгнала трупы наружу. К Макабру вернулось зрение, рука и расщелина от грудины до пупка. Кровь забурлила у него во рту, попыталась вырвать жизнь через дыру в животе, но Макабр держался крепко. Его рука в руке Кобольда. Скованные смертью.
– Пророк, – ничуть не удивился Кобольд. – Макабр. Вы заставили меня переживать. Но мы беседуем, значит, на то есть воля Ил-Шрайна.
Рэндж замычал, вселенная встала на дыбы от этого жуткого звука, вся она умещалась в его жалком теле и не услышала от Рэнджа ничего нового. Его лицо треснуло, пусть слов он не имел, но лицом говорить все еще пытался.
– Где он? – забулькал Макабр, раздирая ногтями запястье Кобольда. – Где мой Бог?!
– Уходит, – с благоговением прошептал Кобольд и указал куда-то за спину Рэнджу.
Факелы хорошо осветили сцену. Кэтрин билась в кольцах объятий проклятого спрута. «Он крохотный!» – удивился Рэндж, но не смог сдвинуться с места. Кэтрин казалась удивительно крупной рядом с этим недоразумением. У твари остался длинный, более шести футов хвост и тонкие, похожие на паучьи лапы, руки. Ими она обхватила Кэтрин, захлестнула горло хвостом, а голову прятала где-то под водой. Тварь без устали рвала и кусала Кэтрин, все ее тело вздрагивало и извивалось. Вода кипела от их конвульсий. Кэтрин не сдавалась. Она вонзила зубы в хилое тело твари, пальцы вцепились в петлю хвоста. Ну же! Давай!
– Ты бессилен. – На миг Рэндж отвлекся и увидел, что Кобольд взял Макабра на руки и баюкает, как любимое дитя. – Это случилось вчера ночью.
– Какого черта? – прорвало Кобольда голосом Рэнджа. – Я не верю тебе, урод!
– Сейчас она умрет, – на глаза Кобольда навернулись слезы, и Рэндж сгорел от ненависти, но вовсе не к карлику за весь этот цирк, а к себе, потому что не мог сдержать ревности, не умел плакать так искренне, никогда, даже сейчас, на пороге последнего вздоха, не любил так своего ребенка. Но Кобольд был циркач и не умел скрывать триумф.
