– Нет слез? Я поплачу за нас обоих, – сказал он, и Рэндж понял, кто оставит эти дыры на его шее.
Кэтрин дернулась еще несколько раз.
Ньютон жадно считал эти рывки, как некоторые пытаются запомнить дату первого произнесенного слова или самостоятельно сделанных шагов. Раз-два-три… Руки Кэтрин легли вдоль тела и исчезли под водой. Голова запрокинулась и скрылась в глубине. Ноги, напротив, всплыли. Тварь, насытившись и утратив к Кэтрин интерес, медленно разматывала свои кольца.
– Я лгал тебе, – начал исповедь Кобольд, обращаясь к Макабру. – Я обещал, что мы поделим милость Ил-Шрайна, если ты выследишь и приведешь к нам Пророка. Знаю, ты тоже обманывал меня. Ты мечтал служить единолично. За этим ты увел часть моих людей. Для этого шел за мной по пятам. Но я хорошо изучил тебя, брат. Сегодняшнее представление вовсе не для него, – он даже не оглянулся на Рэнджа. – Ты – единственный его зритель. Последняя гастроль карликового цирка! Внимание, на арене блистательный Макабр!
– Ты знал, – ужаснулся Кобольд краденым голосом. Теперь он хрипел Макабром. – Ты планировал, что я смогу увидеть прошлое?
– Ведь ты один из нас? И ты взял в себя его толику, частицу Ил-Шрайна! Молился ему и втайне лелеял планы отнять его у нас, заставить служить себе.
– Кларк нарочно ударил меня ножом. Я видел, он меня узнал. Это ты. Кобольд, как подло. Ты?!
– Ты должен был привести Пророка. Без рук и языка. Живого. Беспомощного. Успеть на пепелище.
– Только так?! – Кобольд не истекал кровью, но харкал так убедительно, что его слюна окрасилась алым. – Я вел его, как цепной пес, а потом получил нож в брюхо? Так вот к чему это представление? Все мертвы, и только я способен прозреть прошлое, потому что храню в себе плоть Ил-Шрайна? Я ползу к тебе и даю Пророку шанс услышать из твоих уст его предназначение. Ты мертв, и я скоро присоединюсь к тебе. Идеальный фокус с разоблачением. Таков твой план?
– Наш план, Макабр, наш! Иначе нельзя. Кто поставит Пророка перед выбором? Ты? Комок плоти, решивший, что Бог должен ему прислуживать? Глупец! Мы – руки Ил-Шрайна. Его избранное поле. Он засеял нас. И он вправе вырвать нас вместе с сорной травой.
– Кобольд, – авантюрист и мученик сдавался последними каплями у него на руках. – Скажи мне, я был лучше всех? Самый яркий?.. Самый красивый?..
– Ты был лучше меня, – признал хозяин цирка Кобольд и нежно прижал палец к бледнеющим губам Макабра. – Т-щ-щ-щ-щ-щ. Не вздумай! Терпи. Не время.
– Бог не может сам сделать это, – теперь Кобольд обращался только к Ньютону, Макабр свисал с его рук, как бурдюк с кровью, питающий из своих ран прошлое. – Помоги ему, Пророк. Ты спас его ради этого.
– Чего ты просишь? – голос Кобольда сел, в нем звучал рокот гальки на морском побережье, Рэндж не думал, что его родной голос может звучать так сдавленно и низко.
– Мы просим вместе, – на глаза Кобольда опять навернулись слезы, прошлое подернулось дымкой и начало расползаться по краям, как ветхая ткань. – Бог очень ослаб. Он нуждается в тебе, как никогда. Впусти его в тело своей дочери. Сделай это. Своими руками. Сам.
Кобольд уронил Макабра, тот рухнул к его ногам, заливая плотную парусину кровью. Прошлое сузилось до размеров окна, иллюминатора, сквозь который Рэндж смотрел на мир долгие недели. Пришло облегчение, что все это – кошмар гаснущего от голода и жажды рассудка! Сейчас он очнется в бочке, воняющей дерьмом и слизью, его ноги по-прежнему скованы сталью, и скоро – вот оно счастье! – буквально через мгновение он умрет.
Ньютон разглядел двузубую вилку, которую Кобольд вынул откуда-то из-за спины. «Трюк! – заорал Рэндж. – Дешевый фокус! Я видел, это понарошку!» Кобольд резко вонзил ее себе в шею, и день порвал вчерашнюю ночь в клочья.
Прощение омыло лицо Макабра, он скорчился у ног Кобольда, никого не было ближе. Карлики ушли вместе. Тело Кэтрин дрейфовало у единственной не испорченной рисунком иконы. «Последнее искушение Пророка».
Рэндж вошел в воду легко и бездумно. Так он шел топить дочь.
Когда тварь обвила его ноги и полезла вверх, цепляясь руками за одежду, он передумал сотню вариантов, но душа не принимала ни один, кроме подсказанного Кобольдом.
«Что угодно! – вопила душа. – Проси, и я отдам! Только верни мне Кэтрин».
Тварь поднялась до его лица и впилась долгим зубастым поцелуем в щеку. Пометила.
Тело Кэтрин еще не остыло. Один Ньютон нипочем не вытащил бы ее из воды. Тварь едва шевелилась. Убийство Кэтрин отняло у нее последние силы.
– Что я должен сделать? – спросил Ньютон и оглох от звука собственного голоса, колоколом отозвавшегося в голове. Дрогнули пальцы на руках. Заточение в темнице тела закончилась.
– Что я должен сделать? – шепотом повторил Рэндж, и знание втекло к нему вместе с болью из прокушенной щеки. Голое, вопящее, скользкое.
Рэндж содрогнулся от того, на что согласился без спора, но сомнения ушли так же быстро, как родились. Ньютон склонил голову и подчинился.
Кэтрин дышала.
Рэндж проверил, что сердце бьется ровно, взвалил ее худенькое тело на плечо и закрыл глаза. Если бы он мог уйти отсюда на ощупь, так он бы и сделал. Но теперь он был не один и не имел права рисковать.
Рэндж Ньютон шагал, не оборачиваясь, в который уже раз ему казалось, что мертвецы встают за его спиной и деловито принимаются наводить чистоту и порядок, собирают разбросанные декорации, чертыхаются, просят друг у друга лопату или понюшку табаку, роют могилы и стаскивают туда пришедшие в полную негодность трупы, и все это время отрубленные головы детей смотрят ему вслед и судачат, какой он отличный отец и как они завидуют его дочери.
Стены из детских криков
Люк осторожно просунул голову в разодранную пасть окна. Мягкий полумрак, что царил в подвале, удивлял. Прежде здесь было совсем не так. Люк огляделся: светилась дальняя стена, пульсировала, разгоралась и гасла. По ее бугристой поверхности двигались пятна, похожие на силуэты театра теней. Стена напоминала шкуру древнего колдовского кита. Она дышала. Люк поежился и представил, что все это – декорация, мягкий свет – ловушка, за которой прячется настоящая тьма, неощутимая, глобальная и массивная, как гора. Тьма притворялась подвалом. Тьма жила внутри стен, в полу, стояла за ширмой, которой был весь дом, тьма ждала часа, чтобы вырваться и затопить собой город. Люка не обманули теплые огоньки, дрейфующие по воздуху, как пылинки в лучах солнца. Они плавали внутри кита, он разлагался, плоть отслаивалась от него хлопьями, вспыхивала искрами. Тьма просачивалась в реальный мир, дом уже не мог сдержать ее.
Что-то позвало Люка. Он знал: то, что ищет, там – внутри стены. Он должен спуститься в ад и отправиться во тьму. Только он может это сделать.
