Присутствие высочайшей пробы, чистое и холодное, как хрусталь, злое, точно нож, вышибло лишние мысли из головы. Боль сдохла. Ноги еще не отошли от ледяной воды. Сосуды не успели расшириться. Несмотря на всю чудовищность, рана кропила тварь кровью, но не заливала дождем.
«Минута, может, две!» – вспомнил Гарольд. На войне он видел, как умирают люди с оторванными конечностями. Удар. Крик. Мгновенное опьянение, иногда – заторможенность. Всплеск активности, если повезет. Редко – эйфория. Чаще – угасание. Дикая потеря крови. Не успеешь перетянуть – конец! Вестники Апокалипсиса: бледность, поверхностное дыхание, трупные пятна, смерть.
«Кровь! Остановить!» – звенело в голове. Тварь подбросила Гарольда под потолок, на сей раз ему повезло. Луна вынырнула сквозь крупную дыру. Гарольд вцепился в доски что было сил. Дерево выдержало. Монстр не стал медлить и резко отдернул руки. Гарольд болтался над распахнутой пастью и слышал, как шипит и волнуется тварь, заталкивая в себя его откушенную ногу.
– Давай! – завопил Холдсток. Крик подстегнул оцепеневшую боль, и та набросилась на него, свежуя заживо. Кровь хлынула потоком. Счет пошел на секунды. Тварь внизу зашлась воплем разочарования и гнева. Добыча сбежала! Гарольд слышал, как стучат о дерево рядом ее многочисленные руки, хватают его, но не могут зацепиться за скользкую голую кожу. Он протиснулся сквозь дыру, чувствуя, как с каждым рывком слабеют, сдаются руки. Дыхание мерцало в горле, отказывалось идти ниже. Крики твари хватали Гарольда за ноги, целую и укороченную, но он полз, забрасывал стоны вперед себя, цеплялся за невыносимую боль, как за крючья, и, наконец, оказался на второй палубе.
«Веревка! Жгут!» Гарольд попытался встать на колени и тут же рухнул. Луна шла за ним следом, пятнами ложилась на лабиринт из бочек, пряталась за ящиками, обещала помочь, но Гарольд слишком ослаб, чтобы искать дальше, чем могли дотянуться руки. Парусина расползалась под пальцами, как пленка грязи. Веревки рвались от любого прикосновения. Гарольд перевернул сундук, от усилия едва не лишился сознания, лежал и слушал, как утекает жизнь из оторванной ноги. Он нашарил бутылку в куче мусора, который вывалился из сундука. Она прыгнула прямо в руки, но не далась – отскочила и укатилась во тьму. Огненные круги сжигали глаза, и только пальцы, неугомонные, слабые, продолжали перебирать, потрошить, тянуть. Бечевка! Холдсток для верности стиснул моток зубами – не дай бог, убежит! – намотал кусок на пальцы и дернул. Годится.
Гарольд заставил себя сесть. Спасти его могла только удача. Кровавые лохмотья ниже колена мозжили так сильно. «Держись! Держись, сука!» – заклинал сознание Гарольд, и оно мерцало, но не сдавалось. Он сумел перетянуть артерию, лег на бок, глотая комкастый, слежавшийся воздух, и повторял: «Нельзя медлить. Нельзя медлить. Нужно замотать рану».
В сундуке Гарольд нашел мешок, в таких матросы носят свои пожитки. Промасленный, надежный товарищ. Минута жизни давно перевалила за полночь. Терять было нечего. Наперекор боли, проклиная последними словами тварь и всю ее родню, королевский инспектор Холдсток нахлобучил мешок на культю, крепко обмотал бечевой. И пропал.
Гарольд пришел в себя без четверти смерть.
Он открыл глаза, и боль тут же напомнила все, о чем он мечтал забыть. Кричать Гарольд уже не мог, но все равно стал. Горло до отказа забило песком, голову протыкали тупые ножи. Гарольд висел на краю жизни, когда он разожмет пальцы – всего лишь вопрос везения. Первым делом он ощупал повязку. Она держалась крепко и временно остановила кровь. Ему нужна была вода.
«Поите их, даже если они не хотят. Вливайте силой, только если кишки не выпущены наружу! – образ штабного хирурга, уляпанного решимостью и кровью с головы до ног, неожиданно ярко предстал перед глазами Гарольда. Он, еще совсем мальчишка, четырнадцати лет от роду, славен тем, что быстрее прочих носит донесения даже под канонадой. – Чего застыл, сынок? Оглох? Тащи сюда флягу! А то безрукая команда поляжет тут, несмотря на все мои труды!»
Не позднее часа рану нужно промыть и вычистить. Сам он с таким не справится. Гарольд соображал туго, но надежно. Если он не доберется до берега – Гарольд не сомневался, ирония судьбы занесла его на «Королевскую милость», или лучше сказать – Плешь Дьявола? – корабль-призрак пополнится новым членом команды.
Огромная дыра в верхней палубе почти не давала света. Вызволив Гарольда из трюма, луна ушла на покой. Небо затянули плотные тучи. Даже отсюда Гарольд слышал: ветер усилился, волны, точно задавшись целью опрокинуть проклятое судно, бодают борта.
Гарольд продолжил труд Робинзона Крузо, разбирающего обломки кораблекрушения. Пятнадцать лет обошлись с «Королевской милостью» без пощады. Одежда, гамаки, бегучий такелаж – все обратилось в прах, сгнило и прокисло. Жидкость в бочках, судя по запаху, превратилась в мерзкую бурду.
Холод терзал обнаженное тело Гарольда. Кожу стянуло, следы от когтей выглядели скверно, но едва кровоточили.
«Что ищешь? – Гарольд отсрочил свою кончину, но та все еще маячила за его плечом. – Не трать время!» Он нашел пару бутылок. Их содержимое, судя по этикеткам, не могло разочаровать. «Три глотка», – одернул себя Гарольд и отбил горлышко о кованый край сундука.
Из пожара боль превратилась в гвоздь, воткнутый в ногу. Гарольд изо всех сил оберегал ее, но нет-нет да задевал обрубок и сходил с ума от острой муки. Он поджег лужицу рома, высекая искру ножом о найденное огниво. Низкое пламя едва осветило вторую палубу. Скрученные коконы указывали места, где когда-то болтались спальные гамаки. Сундуки нужно было искать где-то рядом. Пятнадцать лет, десятки штормов, море, гниль сделали свое дело, но кое-какие вещи моряков могли спасти Гарольда. Немногие целые сундуки запирали висячие замки, они проржавели насквозь и без труда поддались голым рукам Холдстока. Наконец ему повезло, он нашел почти целую робу. Куском кожи, в которой безымянный матрос хранил свои сбережения, перепоясал бедра. Монеты обиженно застучали об пол. Весь улов Гарольда состоял из котомки, ржавого ножа, мотка бечевы, огнива и пары лоскутов кожи. Одет, вооружен и даже пьян. Сил хватило на подобие ухмылки.
Гарольд копался в тряпках, мысленно примеряясь к отверстию в верхней палубе, когда с ужасом услышал знакомые звуки. Тварь поднималась к нему из трюма.
До этой минуты Гарольд не знал, что такое Ужас. Ледяной, сдирающий кожу заживо, он захватил всего Холдстока. Никогда прежде он не слышал походки монстра, сбитой, непривычной к тверди, но узнал ее по первым звукам. Десятки шорохов и стуков – тварь хваталась за доски руками. Ей приходилось нелегко – нижняя пасть, волочась позади, цеплялась и мешала. Чудовище знало, где искать Гарольда, и намеревалось завершить трапезу.
Гарольд запаниковал. «Оно настигнет меня! Неизбежно! Нужна опора. Костыль».
Суматошные поиски обрели цель.
Гарольд полз в сторону лестницы, он надеялся, что верно определил положение бака и юта, двигался строго к корме, попутно шаря вокруг в поисках длинной доски, обломка рея, чего угодно, пригодного для опоры. Чем выше он поднимется, тем меньше шансов, что адово отродье его настигнет. Палуба трещала под его весом, угрожала вернуть в трюм. Сгорая от любопытства, луна высунулась из-за туч, настал час ее любимой игры – и Гарольд засомневался, уж не в родстве ли она с тварью, так театрально совпадали их выходы на сцену. Теперь он видел другие сундуки и веревки, прежде скрытые от него тенью. Гарольд досадовал, что не проверил их, как вдруг настил позади Холдстока ярдов в десяти левее от дыры, через которую он поднялся из трюма, взорвался скрежетом и треском. Темнота обросла гибкими руками, сияющими в лунном свете. Они метались и разбрасывали бочонки и мусор, как делал Гарольд совсем недавно. Он пополз быстрее, чувствуя, как нога в мешке открывает шлюзы.
